Месть вора
Шрифт:
– Я Люба, – представилась она. – Через парму тут километров десять, до темноты, глядишь, и поспеем. – И, ловко вскочив на край телеги, слегка стукнула мерина по бокам вожжами и принялась прикуривать «беломорину».
До темноты мы успели легко. При этом всю дорогу проделали через мрачный сузем, лишь иногда выбираясь на небольшие пожни. Да пару раз пересекли маленькие деревушки, вызывая панику среди местных собак.
– Не замерз, Миша? – Единственное, о чем за весь путь спросила меня Люба.
– Нет.
– А то там доха в задках у меня, под сеном скручена. А если хочешь, самогоночка есть.
– Не хочу. – О самогоночке сейчас мне было думать просто противно.
– Не хочешь, как хочешь. Тады сиди, природой любуйся.
«Интересно, а знает ли она, что на природу я налюбовался так, что меня от нее тошнит, – подумал я. – Я хочу в город. Я мечтал оказаться в Сыктывкаре с его троллейбусами и трамваями. А вместо этого… Интересно, и куда же все-таки меня везут?»
Оказалось, что везли меня в довольно большой поселок. Настолько большой, что его центральная улица – а вернее, участок какого-то шоссе – оказалась покрыта новым асфальтом, а архитектурный облик поселка украшали несколько обшарпанных двухэтажных жилых домов и десяток кирпичных коттеджей, своим обликом напоминающих огромные собачьи будки. От простых смертных коттеджи укрылись за трехметровыми заборами и тяжелыми воротами, за которыми, судя по внешнему виду, можно было легко напороться как минимум на полвзвода охраны.
Меня удивило, что, несмотря на не позднее время, на центральной улице мы не встретили почти никого из местных жителей. Лишь группа подростков с двумя мотоциклами да старуха с коровой.
– Здравствуйте, – буркнула себе под нос старуха, остановилась (остановилась и корова), и обе провожали нас долгими взглядами. Навстречу попались два грязных грузовика и пьяный, который не обратил на нашу подводу никакого внимания.
Потом Люба свернула в узкий проулок между двумя заборами, огораживающими коттеджи…
Нас ждали. Стоило нам оказаться в проулке, как из узкой калитки, должно быть, служившей черным входом для прислуги, вышел мужик в телогрейке, камуфляжных штанах и домашних тапочках, подошел к подводе и, не обращая никакого внимания ни на Любу, ни на Данилу, протянул мне для рукопожатия руку.
– Костоправ? – улыбнувшись, коротко спросил он. – С прибытием. Ты, – он посмотрел на часы, – прибываешь с точностью состава Лондон – Париж. К этому времени и ждали. Гоша Китаец я.
– Я ждал встретить тебя в Микуне, – заметил я.
– А получилось, что здесь. Пошли в дом. Банька там стоплена, стол накрыт. Братва хочет с тобой познакомиться.
– А… – Я услышал, как Люба громко чмокнула, и телега тут же загремела по неровной дороге.
– А они свое дело сделали. Тебя довезли, мусоров на хвост не нацепили. – Гоша решительно взял меня под локоть. – Пошли, пошли, брат. Заждались тебя.
В просторной гостиной в дорогих мягких креслах расположилось шесть человек, совершенно разных как по возрасту, так и по одежде. Они все, как один, держали бокалы с напитками и молча изучали меня пристальными взглядами. Я даже почувствовал себя неуютно. Так было разве что в питерских «Крестах», когда меня в первый раз ввели в хату.
– Здорово, братва. – Я сделал то же, что и тогда в Питере, – первым делом решил
– И тебе здоровья, сынок.
Негромкий, мягкий, как у ведущего радиопередач для детей, голос принадлежал мужчине лет шестидесяти, одетому в мятый дешевый костюм и со старомодными очками в толстой оправе на мясистом носу. Если бы я встретил этого человека где-нибудь в магазине или в метро, то без труда определил бы его, как бухгалтера средней руки или участкового врача поликлиники. Но здесь были совершенно иные критерии оценки статуса присутствующих.
Гоша Китаец, плотно прикрыв дверь в комнату, тихо пробрался на свое место в кресле и тоже уставился на меня. Как будто не насмотрелся, пока мы разговаривали возле калитки и шли через двор.
А я вот стоял сейчас возле двери и ощущал себя полнейшим идиотом.
Хрен там! Я давно отвык от подобного!
Я не спеша пересек по мягкому большому ковру гостиную, нисколько не заботясь о том, что на ногах у меня грязные сапоги, и устроился на диване. Семь взглядов с интересом продолжали следить за мной.
– Я Костоправ, – спокойно представился я, закидывая ногу на ногу, – и если вы ждали кого-то другого, а я оказался здесь по ошибке, то только скажите. Извинюсь и уйду.
– Почему же другого, сынок? – поинтересовался «бухгалтер» в мятом костюме.
Я знал, кто он такой – Гоги Абхаз, вор в законе, смотрящий за Коми. Мне не раз описывали его внешность, его манеру вести беседу. Я слушал воровские байки об этом и на этапе в Ижму, и в самой зоне, и даже в Кослане. Казалось, что нет в Поморье ни единого человека, так или иначе связанного с криминалом, кто не слышал бы про Абхаза. И вот я сидел перед ним, а он улыбался мне недоброй улыбочкой: «Мол, что-то ты с ходу забыковал, пацан».
– Так с чего же ты взял, что ждали другого? Что ошиблись в тебе?
Я усмехнулся.
– Вас здесь сейчас семеро. И все семеро, как один, пялились на меня, словно на скомороха, который должен выкинуть какой-нибудь выдающийся номер.
– Вот ты и выкинул, – пропел Абхаз.
– Разве?
– Конечно. С ходу продемонстрировал, что ты и есть именно тот Костоправ, про которого мне сообщали… А ведь много чего про тебя сообщали… Хорошего, сьшок… А то, что измазал ковер да уселся без приглашения, так это ништяк, не менжуйся. Вымоют коврик. А ты пока иди, посмотри свою комнатку. Поживешь у меня денька три, пока что-нибудь придумаем… Гоша, займись.
Китаец вылез из кресла, приглашающе кивнул мне и повел меня на второй этаж коттеджа, где для меня были приготовлены апартаменты. Естественно, ни боковица в спасовском сикте, ни подвальная келья в Кослане, ни малометражка в Микуне не шли с ней ни в какое сравнение. Представьте себе этакий номер первого класса в приличной гостинице с блестящим санузлом, оборудованным маленьким джакузи. В спальне я обнаружил бар, заставленный всевозможными напитками, каких я не видел не то что на воле, но и вообще в жизни. На миниатюрном ломберном столике стояла ваза, полная фруктов. Постельное белье на широкой кровати так и дышало свежестью. Телевизор с плазменным экраном, установленный в узкой специальной нише, мог принимать – я был в этом уверен – не менее сорока каналов.