Месть вора

Седов Б. К.

Ольга направилась к подъезду одного из домов. Я поплелся за ней и услышал, как моя спутница выругалась:

– Твою мать! Торчат, наседки, на стреме! Здра-а-авствуйте! Тамара Ивановна, как ваше здоровье?

– Ничего здоровьецо, Оленька, – пропела одна из трех старушенций, сидевших на скамеечке возле нужного нам подъезда. – И тебе здравствуй. Кады ж ты приехамши. Нонеча, а?

– Здравствуйте, здравствуйте, – пропели другие старухи.

– Добрый день, – буркнул я.

– Вчерась, Тамара Ивановна. – Дюймовка обняла меня, ткнулась курносым носиком мне в бороду. – Муж мой, Миша.

– Ба-а-атюшки! Замуж вышла никак?

– Ну-у-у… – изобразила смущение Ольга. – В октябре свадьба. – Актриса из нее

была идеальная. – Извините, пойдем. Дядь Паша себя неважно чувствует. За лекарством ходили. – Дюймовка заговорщицки улыбнулась и, к моему ужасу, похлопала ладошкой по пистолету, спрятанному под курткой. Впрочем, бабки вообразили, что у меня там бутылка.

– Идите, лечитеся, – великодушно позволила Тамара Ивановна, и мы поспешили скрыться в подъезде.

– На третий этаж, – подтолкнула меня вперед Ольга. И тут же зашипела мне в спину: – Свихнулся? На хрен волыну с собой притащил? Не парма здесь, мусора не дадут попалить. Сразу завалят…

– Ша, кнопка! – сказал я добродушно, обернулся и растрепал ей прическу. – Малая еще мне указывать.

Дюймовка в ответ расхохоталась…

В трехкомнатной квартире-распашонке нас встретил скрюченный дед лет девяноста и женщина необъятных размеров в ширину. Засаленный на груди халат и выглядывающая из-под него ночная рубашка не вызвали бы у меня особого расположения к хозяйке, если бы не обезоруживающее радушие, с каким она меня встретила.

– А, гостюшка дорогой. Заждались, заждались. Добро пожаловать. – Ей было на вид лет пятьдесят, и я еще не успел решить, как к ней обращаться – на «ты» или на «вы», – когда она по-простому представилась: – А я Рита. – И, с трудом опустившись на четвереньки, начала шарить под стойкой для обуви в поисках тапочек.

– Павел, – проскрипел старик и протянул мне руку. Рукопожатие оказалось на удивление крепким. Впрочем, как и сам дед.

Когда уже через десять минут мы уселись за обильно накрытый стол, он хлестал водку, ничуть не пьянея. Опрокидывал в себя граммов сто пятьдесят, шумно выдыхал воздух и закусывал долькой чеснока. Я не заметил, чтобы он ел что-нибудь кроме чеснока и обычной черняхи.

Никакими расспросами меня не доставали. Рита без умолку болтала о многочисленных незначительных происшествиях местного, микульского, розлива. Рассказывала про то, как месяц назад в поселок нелегкая занесла большого лося, и он метался по улицам и дворам, круша палисады и разгоняя по закоулкам людей, пока каким-то макаром не угодил в глубокую выгребную яму. А она, как назло, оказалась добротно забетонирована по краям, так что срыть какой-никакой укос для зверюги, чтобы он смог выбраться на свободу, не представлялось возможным. Отчаянно трубя на все окрестности, сохатый просидел в яме целые сутки под охраной мента, пока местная администрация чесала репы: «Что предпринять?». И наконец нашли из числа бомжей добровольцев, готовых за ящик спирта и новую лопатину [33] залезть в дерьмо и подвести под лося стропы. Приехали из лесничества, пальнули в сохатого ампулой со снотворным. Потом краном выдернули животное на поверхность, загрузили его в самосвал и отвезли в ближайший сузем, где и вывалили, еще сонного, в мягкую болотину.

33

Лопатина – одежда.

Не успели уняться страсти после набега лося, как накануне 1 сентября пропали двое детишек из местного интерната, приехавшие в Микунь из глухих леспромхозов на новый учебный год. Мальчик тринадцати лет и девочка – двенадцати – ушли в тайгу и заблудились. Их искали четверо суток, пока не обнаружили в тридцати километрах к северу от поселка. Продвинутые местные Ромео и Джульета свили любовное гнездышко

в старой кушне [34] , при этом обустроили свой быт настолько умело, что этому поразились даже бывалые охотники. Продуктов, принесенных с собой, «молодоженам» должно было хватить не менее чем на медовый месяц. «Муж» занимался рыбалкой и заготовкой дров, «жена» собирала ягоды и грибы, а также вела хозяйство, притом настолько справно, что изба внутри просто блистала чистотой, а на столе стоял котелок с тестом, замешенным для шанег. На широких нарах был оборудован прямо-таки королевский сексодром. Наперинник и две наволочки туго набиты сухим мхом, и все это застелено чистыми простыней и одеялами, унесенными из интерната.

34

Кушня – лесная избушка.

– Вот ведь грызуны сопливые, – проскрипел старик. – Об меня, о семнадцатилетнего, батька все вожжи измочалил, когда девку, свою погодку, порушил на повети. А про этих еще и в районке, твою мать, отписали. Герои! Дык что ж, другие теперича так же не побегут? Побегу-у-ут. А потомока мамкам в подолах понесут: «Нате, матушка, нянькайтесь».

«Хрен понесут, – подумал я. – О том, как предохраняться, детишки знают сейчас лучше взрослых». Но вслух ничего не сказал. Меня больше волновала моя собственная судьба. А про то, куда же я теперь двину дальше из этого Микуня, в котором топят в сортирах лосей, не было сказано не единого слова.

Но стоило нам немного разобраться с обедом, как меня тут же взяла в оборот Рита. Открыла шифоньер, достала оттуда белую рубашку, пиджак и галстук.

– Переодевайся, – коротко распорядилась она и, когда я смерил ее и предлагаемую мне одежду вопросительным взглядом, расхохоталась. – Чего зыркаешь? Не боись, не женить тебя поведем, красавца такого. На ксиву сфоткаю, да и только. Одевайси-и-и.

Рубашка оказалась мне велика, пиджак, наоборот, настолько мал, что я с трудом смог застегнуть его на все пуговицы, а галстук, похоже, давали жевать теленку.

– М-да-а-а, – вздохнул я, осматривая себя в зеркало. – Видик, конечно.

– Как раз то, что надо, – успокоила меня Дюймовка. – Ты что же, как лорд английский выглядеть хочешь? Это таежник-то? Как раз самое то для наших медвежьих углов.

– В натуре, ништяк, – подтвердила Рита. – У нас в телогрейках женятся, а тут… Айда в тую комнату.

– А побриться?

– Ты что, братан, охренел? Зачем еще бриться? Чтобы один к одному с ментовскими ориентировками? Пошли, пошли фоткаться.

Меня сфотографировали обычным «Зенитом» со вспышкой, которая сработала только с четвертой попытки.

– Уверена, что все получится? – спросил я.

– Не в первой, – гордо ответила Рита и принялась перематывать пленку. А я поспешил поскорее избавиться от тесного пиджака.

– Куда мне теперь? – спросил у Дюймовки.

– Куда, куда? Сиди здесь, отдыхай, бухай. Хочешь, телек включи. Вон видик есть. – Ольга подошла к тумбочке для телевизора и вывалила из нее несколько видеокассет. Хихикнула: – Вчера с Риткой та-а-акую порнуху смотрели!

Старик, продолжавший сидеть за столом и лущить корявыми пальцами очередную чесночную головку, смачно сплюнул.

– Бесстыжие!

– Во, «Маша». – Ольга не обратила на дядю Пашу никакого внимания и сунула кассету в гнездо. – Захочешь, включай. А мы с Риткой пока до братвы прошвырнемся. Тебе же надо ксиву выправлять…

Развратной «Магне» я предпочел старый диван в той комнатке, где меня фотографировали. Поспать нынешней ночью почти не довелось, а после водки, выпитой за обедом, я начал клевать носом. Рита выдала мне подушку и одеяло, Дюймовка не преминула поцеловать меня на сон грядущий и заметила: