Месть вора

Седов Б. К.

Мне это понравилось, и я, сделав небольшое усилие над собой, оторвал взгляд от соблазнительного бассейна и перевел его на установленный возле большого полукруглого эркера длинный низкий стол персон этак на двадцать. Была накрыта только дальняя его часть, и там, шумно беседуя, в глубоких кожаных креслах расположилось несколько человек, облаченных, как в тоги, в белые простыни.

– Здорово, братва, – громко произнес я от двери и уверенным шагом направился к ним здороваться и знакомиться.

– И тебе здорово, – ответил мне до боли знакомый голос.

Я прищурился. После полумрака прихожей, лестницы и коридора мне было не очень хорошо видно против света, падавшего из большого окна

эркера. К тому же на улице погода улучшилась, дождь прекратился и посветлело.

Ба-а!!! Я даже вздрогнул от неожиданности.

Широко раскинув руки, ко мне ленивой вальяжной походочкой направлялся Миха Ворсистый, мой сосед по больничной палате еще в те времена, когда менты пытались расколоть меня на несуществующую мокруху и для ускорения «следствия» загнали, козлы, в пресс-хату. Там мне было суждено либо выйти из несознанки, либо стать «петухом», либо сдохнуть. Но я знал и четвертый путь – прямо на пороге, как только за вертухаем захлопнулась дверь, взял поудобнее зажатую между пальцами половинку лезвия бритвы и вспорол себе брюхо. Внутренности вывалились наружу, рядом с ними на бетонный пол камеры шмякнулся я, но меня никто не стал трогать. Вместо этого постучали в дверь и вызвали фельдшера. Вот так я оказался в тюремной больничке имени Гааза, где познакомился с Мишкой Ворсиковым – разбитным жизнерадостным парнем, моим ровесником, который смотрел за отделением травматологии и хирургии и оказался мне не только соседом по койкам, но и добрым корешем.

– Дениса, братишка. Вот встреча! – Ворсистый обхватил меня лапами и крепко прижал к себе. – А я уже год, как откинулся. И ведь все думал, как же ты там. А ты, оказывается, неплохо. Вот осунулся только немножко. Да лицом изменился. – Он хохотнул. – Здорово изменился. И не узнал бы так с ходу, если бы не предупредили меня. Не сказали бы: «Готовься, Ворсистый. Увидишь вскорости братана своего, который Костой звался когда-то. А теперь вот стал Знахарем. И напрочь переделал себе портрет». Действительно, напрочь. – Миха отступил на шаг от меня, склонил голову набок, оценивая мою новую физиономию. И заключил: – А ведь ништяк. Ну, проходи, занимай место. Да давай с братвой познакомлю. Ты уж не серчай, что встречаем тебя в таком виде. Здесь все по-простому, – дословно повторил он сказанное только что Стилетом.

Он подвел меня к столу, где я обнаружил еще одну знакомую личность. Взмахом руки меня поприветствовал Саша Малина, авторитетный фраер, с которым мне довелось встречаться месяц назад в Сыктывкаре в гостях у Абхаза, местного положенца. Рядом с Малиной, выложив на стол синие от наколок кисти рук, расположился старик лет семидесяти, которого мне представили, как Митрича, при этом не пояснив, кто он такой и какое место занимает в воровской иерархии. Хотя я и так догадался, что это старый авторитетный бродяга. Следом за Митричем покачивался на задних ножках стула парень лет тридцати. Он находился в сидячем положении, но было видно, что росту в нем не меньше двух метров. И косая сажень в плечах.

«Крепкий пацан, – подумал я. – А он здесь какими путями? Уж ясно, не просто так».

Но мне не спешили что-либо объяснять.

– Слава Крокодил, – представил мне здоровяка Ворсистый, и тот так пожал мне руку, что я чуть было не взвизгнул. Лучше бы меня схватил всамделишний крокодил.

Третьего из незнакомых звали Комаль. Так же как Крокодилу, на вид ему можно было дать лет тридцать. У него был цветущий вид спортсмена-профессионала, не злоупотребляющего ни наркотой, ни алкоголем, ни сигаретами.

– Здорово, братан, – поприветствовал он меня и, когда здоровался, встал. Чуть повыше меня, совсем немного, но зато массивнее раза в полтора. «Не меньше центнера, – прикинул я, –

и при этом лишь мышцы да кости. Ни капельки жира».

– Малину ты знаешь, – произнес все это время стоявший чуть в стороне Стилет, – так что будем считать, теперь со всеми знаком. Присаживайся, Знахарь. Выбирай любое место и полезай за стол. Сейчас пошамаем, расскажешь нам о своих приключениях. А потом к делу. – Он достал из кармана миниатюрный пультик, нажал на кнопочку, и уже секунд через десять на пороге комнаты возникла горничная. Симпатичная девочка лет двадцати. В розовом фартуке с кружевными оборочками. Я, кобель, не отказался бы на нее влезть.

– Танюша, киска, – просюсюкал Стилет. – Через полчаса нам горячее. Все. – И снова обратил внимание на меня: – Ну чего сидишь как замороженный. Только не говори, что стесняешься. Накладывай салат, наливай водочки. Хотя ты, насколько я знаю, не пьешь.

И все-то он знал про меня.

– И поведай нам, как там, на Ижме. Как мусора вас спалили по первости. Как соскочил все-таки. А то Цепной и Малина пытались что-то рассказывать, но разве что-нибудь разберешь у них, у косноязычных. Да и из третьих рук… – Смотрящий перехватил растерянный взгляд, который я бросил на бассейн с наядами [43] , и беспечно махнул рукой. – При этих красавицах говори, не менжуйся. Если чего и услышат, ни слова все равно не поймут. Таджички они. – Я скорчил удивленную рожу, и Стилет рассмеялся. – В натуре, таджички. Самые что ни на есть мусульманки. Из какого-то кишлака сюда привезли. Всяко лучше, чем если бы с голоду сдохли или в Афган бы их переправили. С делами покончим, так, если захочешь, поближе с ними тебя познакомлю.

43

Наяды – в античной мифологии нимфы рек и ручьев.

Признаться, от такого знакомства я бы не отказался. Особенно если оно состоится в бассейне. Таджички-наложницы… хм, экзотика!

– Так что же, рассказывай, Знахарь.

Рассказывать так рассказывать. Не впервой. Валяясь в больнице в Перми, сколько раз я, будучи не в состоянии хоть немного отвлечься от депрессняка, вполголоса травил в пустоту о том, как прибил возле дома двоих конвойных, как усыпил хлороформом несчастную наркоманку Кристину, как бежал через тайгу, как хоронил Трофима и провожал умирать в монастырь смертельно раненную Настасью, когда ее увозили единоверцы.

История о побеге была отточена до словечка, и рассказывал я как по писаному больше двух часов, пока дожидались горячего, поедая салатики, пока ковырялись в этом горячем, пока пили кофе и гоняли по кругу косяк с анашой. До упора набив животы и в меру выпив хорошей водочки, все были довольны. Одному мне так и не довелось толком поесть и выпить. Мой рот был занят совсем иным. Я рассказывал самозабвенно, сам увлеченный своим повествованием:

– …Сняли последнюю повязку и наконец-то дали мне зеркало. Вот тогда-то я впервые себя нового и увидел. А потом объявился тот деловой из Перми, сунул мне пачку стошечных, ксиву, билет на поезд. И все. Вот он я здесь.

– Кристина, Настя, Алена… – пробормотал Ворсистый. – И все ведь малолетки. Ну, ты, брат, даешь. А как там, спросить все хотел, с девкой той из больнички? Ольга, кажись?

– Ольга. Посылала мне пару раз дачки, как выписался. Да записочки через вертухаев. Типа люблю, жить без тебя, родной, не могу. Ждать буду до самой кончины. А как мне двадцатник навесили, так я сам с ней порвал. Отвечать перестал. Чего баламутить зря девку?

– А жаль. Правильная была овца. Ты, будет время свободное, поинтересуйся, как она там.