Месть вора
Шрифт:
– От скромности помереть тебе не суждено.
– Так угадал или нет?
– Угадал… конечно, – пробормотала она.
Хорошо, что она не догадалась задать мне еще один вопрос, на который я точно не знал бы, что отвечать. То ли врать, то ли, зажмурившись, вываливать на поверхность всю правду. «А верю ли я всему тому, что она сейчас горячо нашептывает мне на ухо?» – вот такой вопрос, которым Конфетка с ходу загнала бы меня в тупик. Ведь как бы я этого горячо ни желал, но заставить себя поверить хоть единому ее слову не мог.
Те беззаботные розовые времена, когда я был готов безоглядно повестись на любую красочную бодягу, которую мне навесила бы на уши какая-нибудь нарядная кукла, канули в Лету уже больше четырех лет назад. Жизнь давно выдавила из меня щенячью уверенность в то, что дерьмовых людей не бывает; есть люди, к которым ты просто не смог найти должного подхода…
– Денис. Дени-и-ис! – Конфетка легонько шлепнула меня по щеке тыльной стороной узкой ладошки, с которой уже успела стянуть резиновую перчатку. – Опять ты задумываешься. Ну прям на ходу. Чего-то с тобой не ладно, родной.
«И чего прицепилась, словно репейник? – почти безразлично, совсем без раздражения подумал я. – И все-то ей доложи, обо всем расскажи. А я ведь даже еще не решил, к какой категории своих друзей ее отнести. К тем, кому не доверяю лишь самую малость? К тем, кому не доверяю в чем-то большем?» Я мысленно пожал плечами, не зная ответов на эти вопросы. И все же где-то в душе был готов согласиться с собой, что почти без раздумий пошел бы с Конфеткой за линию фронта, несмотря на ее душный нрав, остро заточенные шипы и жалящие взгляды исподлобья. В том, что в случае надобности она без раздумий надежно прикроет меня со спины, я был уверен почти наверняка.
– Все хорошо, милая. Все просто ништяк. – Я неуклюже ткнулся губами ей в личико, угодив губами в тот глаз, с которого подтекла тушь. – А задумываюсь я оттого, что вокруг слишком много такого, о чем просто нельзя не задумываться. Куда бы ни ткнулся, ни сунулся, хоть в самый темный безжизненный угол, там меня все равно уже поджидает какой-нибудь головняк. Слишком большие ставки в этой игре, чтобы я мог позволить себе рисковать, – сообщил я Свете то, что она знала и так. – По сравнению с этим все остальное на втором плане.
– И даже я? – не преминула подловить меня провокационным вопросом Конфетка, и я, даже не помышляя о том, чтобы кривить душой, без раздумий ответил:
– Даже ты, Света.
– И почему ты не доверяешь мне? – сухо спросила она, снова натягивая на руку резиновую перчатку. – К какой категории относишь меня? К своим настоящим друзьям? Или к тому продажному быдлу, которое окружает тебя и только и ждет удобного случая, чтоб воткнуть тебе нож под лопатку?
Я прикинул, а не стоит ли мне сейчас снова крепко обнять Конфетку, ткнуться губами в точеную смуглую шейку, прикусить мочку аккуратного уха с маленькой золотой сережкой в виде сердечка. Так, чтоб Свету опять тряхануло, словно от легкого электрического разряда; так, чтобы она еще раз прошептала: «Ну и… зачем… ты это… Дени-и-ис…»; так, чтобы прервать этот непростой для меня – да и, пожалуй что, для нее – разговор.
«Почему именно перед ней я должен исповедоваться, и кто она вообще такая, чтобы я вдруг выделил ее из числа остальных?» – на этот вопрос я никогда бы не смог отыскать ответа. Хотя в том, что «никогда бы не смог», возможно, и заключался ответ. Передо мной была девушка, не подпадающая ни под один из знакомых стандартов, по которым я привык сортировать своих друзей и знакомых; девушка-загадка, которую я никак не мог разгадать и, более того, точно знал, что не смогу разгадать вообще. А это, будто соринка в глазу, словно небольшая заноза, которую никак не извлечь из-под кожи, вызывало если не боль, то назойливое неудобство, основательно поганящее жизнь, отвлекающее от других, казалось бы более насущных, проблем.
«И все же, что из себя представляет эта Конфетка? И что у нее есть за крючок, на который она так ловко подцепила меня? И существует ли вообще в реальности подобный крючок, или я, мнительный психопат, его просто придумал?» – мысленно пожал я плечами и решил, что все же не буду сейчас обнимать Свету за хрупкие плечики, покусывать за мочку уха с сережкой в виде сердечка. Не напороться бы ни с того, ни с сего на решительный и совсем неуместный отпор. Уж лучше выждать немного.
– Пойду прилягу. Быть может, удастся заснуть на пару часов, – доложил Конфетке. – Потом припрутся Комаль, Катерина, Гроб и Ворсистый. Пощемить уже не дадут. А мне сегодня еще всю ночь торчать за рулем… Присоединяйся, как домоешь посуду. Если, конечно, захочешь. Я буду рад. – И уже почти было вышел из кухни, как словно на бетонную стену, наткнулся на строгое:
– Погоди!
Я обернулся.
– Ты разве ночью куда-то собрался?
Я так и не смог разобраться, чего же больше присутствовало сейчас в интонации, которой был задан этот вопрос. Разочарования? Злобы? Обиды?
– Завтра утром меня ждут в Твери.
– Ах, значит, в Твери? – Разочарование и обиду у нее в голосе значительно перевешивали злобные нотки. – Зашибись! Спасибо, что хоть счел возможным поставить меня об этом в известность. Ну и когда ж ты пришел к такому решению – ехать сегодня вечером в Тверь? Только что? – Света картинно скрестила на груди руки в красных резиновых перчатках. – Когда наконец определил для себя, что поквитаться со своей бывшей женушкой и брательником гораздо важнее, чем посвятить несколько жалких ночных часов мне? Между прочим, быть может, самых важных часов для меня во всей моей корявой судьбе. Тех часов, которые я так ждала долгие годы! Тех часов, которые, как я мечтала, наивная, возьмут и поставят на ноги всю мою жизнь… И что за дурка! – Конфетка с горечью ухмыльнулась. – Так и не сумела привыкнуть к тому, что все вокруг состоит из обломов.
– Свет, – набрался решимости разинуть рот я. – То, что я должен быть в Твери завтра, было решено уже рано утром. Когда ты еще спала, мне звонил Дачник. У них все готово. Они знают адрес, по которому сейчас находятся Ангелина и Леонид. Ждут только меня, чтобы начинать представление.
– «Представление», – передразнила Конфетка. – Не пойму одного, господин режиссер. Что, так трудно было сразу сказать, что собрался сегодня сваливать в Тверь и этот вопрос уже решен для тебя окончательно? И не пудрить мне, дуре, мозги. Не выслушивать снисходительно, как я, идиотка, вслух мечтаю о том, что, быть может, впервые за всю свою жизнь останусь на ночь у человека, в которого искренне, по-настоящему влюблена. Которому готова отдать всю себя без остатка. Которого столько ждала и вот… вообразила, что наконец дождалась. – Конфетка широко улыбнулась, выставив напоказ ровный ряд крепких белых зубов. – Совсем забыв о том, что на роду мне, замарашке, написано лишь получать удары и справа и слева, и сзади и спереди, ибо где-то хранится обгорелый пергамент, на котором слезами и кровью прописан мой фатум на долгие годы вперед. И в нем ничего изменить невозможно. Наверное, когда я еще была маленькой, какая-то злая волшебница навела на меня порчу.
Я сделал пару шагов к Конфетке, но она решительно выставила вперед левую руку. И я, будто в далеком детстве играя в «Море волнуется раз…», замер на полушаге. И произнес, стараясь приправить свой голос максимальными дозами искренности. И добавить к ним несколько ноток беспечности:
– Света, тебе случайно не кажется, что мы стоим друг друга? Что у тебя потихонечку едет крыша, как у меня? Только у каждого в своем направлении… Что за чушь ты несешь?..
Она молчала, не сводя с меня глаз.