Местечко Сегельфосс
Шрифт:
Прежде всего они пожелали отправиться в Буа. Это там живет господин Теодор Иенсен? Благодарствуйте. Они вошли в лавку с целой охапкой благодарностей. Так как их было очень много, Теодор не мог впустить всех за прилавок, а только снял шляпу и был необыкновенно вежлив. Они не могли достаточно выразить ему свою благодарность, – ну, а как складываются дела, все ли в порядке? Вот как, не было заметки? А газета выйдет сегодня вечером? Господи, значит им надо поспешить к адвокату, к проклятому адвокату, его зовут Раш, так кажется? Примадонна и антрепренер отправились вместе.
– Вы вывесили флаг? Почему это вы вывесили флаг?– спросили они.
– Для вас, в честь события, – ответил Теодор.
– Ах, сумеем ли мы когда-нибудь как следует отблагодарить вас! – сказали они.
Теодор-лавочник совсем не растерялся, он был толковый малый и произвел хорошее впечатление. Может быть, банты на его туфлях сделали свое, но еще больше сделала большая золотая булавка в его галстуке.– Наша рыба – вон там, видите, – говорил он.
– Ах, боже мой, опять у меня подвернулась нога! – воскликнула фрекен Сибилла Энгель и схватила за руку Теодора.– Позвольте мне взять вас под руку, – попросила она.
Теодор, конечно, никогда не водил под руку дам и не знал, как за это взяться, но госпожа Сибилла сделала гримаску и сейчас же все наладила.
– Здесь очень плохая дорога, – сказал он, извиняясь, – но скоро будет лучше.
– Это виновата не дорога, – сказала Сибилла. Остальные ее не жалели, а улыбались слегка, словно фрекен Сибилла подвертывала себе ногу и хваталась за чью-нибудь руку всякий раз, когда это бывало кстати.
Они вошли в коридор. Нильс-сапожник сидел в будке. Должно быть, проверял, все ли в исправности.
– Это билетер, – сказал Теодор.– Только представление не сегодня, Нильс.
– Знаю. Я пришел просто так.
– Билеты у тебя в шкафу? Смотри, чтоб кто-нибудь сюда не забрался, – сказал Теодор важно и заботливо.– Ты понял, Нильс: красные – полторы кроны, зеленые – по одной, а белые – по семьдесят пять эре. И смотри, не отрывай по два за раз.
Вошли в залу.
– Великолепно! – сказали актеры.– Сцена достаточно высока, скамейки, стены, положительно все, как нужно. Вам это устраивали сведущие люди, господин Иенсен! А за сценой две комнаты, – боже мой, господин Иенсен, вы – очаровательный человек, я буду любить вас до самой смерти, – две комнаты, нам почти везде приходится довольствоваться занавеской, а вы не знаете, что значит для меня две комнаты! Лампы, рефлектора, не понимаю, откуда вы все это достали! Да, если мы не сыграем здесь, то не можем играть нигде!
Все были того же мнения, и Теодор возгордился. Да, он уж постарался и обдумал все наилучшим образом. Единственно, вот здесь, с боков, как это называется…
– Кулисы?
– Кулисы. Этого я не нашел. У нас их маловато, кулис-то. Но мы достанем. И вообще, декораций. Очень удачно, что ваша пьеса вся происходит в одной комнате.
– Вы знаете пьесу? Теодор улыбнулся:
– Немножко знаю. Ядовитая змея – не змея, а человек.
– Да, но пьеса не вся происходит в одной комнате, – говорит один из актеров; его звали Макс. Должно быть, его раздражало, что фрекен Сибилла так долго нуждается в поддержке чужой руки.
Теодор поправляется:
– Я не знаю пьесы. Это Борсен мне сказал. А может быть, он сказал, что кое-что происходит и вне комнаты, на дороге. У нас имеется такой вот фон. Вот этот!
– Этот-то, да он великолепен и отлично подходит. А кто это – Борсен?
– Начальник телеграфа.
– У нас есть с собой кое-какие декорации, – сказал тот же актер Макс.– Справимся здесь, как и в других местах.– Натурально, он ревновал.
На обратном пути встретили антрепренера и примадонну. Они переговорили с адвокатом Рашем, и он обещал напомнить редактору про заметку в газете. Редактирует «Сегельфосскую газету» вовсе не сам адвокат, но он попросит редактора.
Актеры вернулись все вместе в театр, к подмосткам, к своему миру, чтоб показать все великолепие двоим, еще не видевшим его. Теодор тоже пошел с ними. Он услышал те же похвалы и ответил: – Я старался сделать как можно лучше.– Но двое, ходивших к адвокату, вдруг спросили про Борсена: не следует ли им пойти поблагодарить и Борсена, поблагодарить начальника станции.
– Отчего же, – ответил Теодор.– Борсена? Да, он был очень полезен, Теодор не всегда располагал временем, чтоб присутствовать на работах.
И ехидный же адвокат!
Пошли домой, но Теодор уже не пыжился. Остальные это заметили, о, заметили очень хорошо, они проводили господина Теодора до самого дома, зашли даже в лавку, чтоб задобрить его, и фрекен Сибилла все висела на его руке и держалась за нее очень крепко. А в лавке стоял сам начальник станции и покупал на несколько скиллингов табаку – сам Борсен стоял в лавке.
Вот как полна жизнь случайностей и роковых событий.
Он стоял у прилавка, выуживая из житейского кармана мелочь, и собирался расплачиваться, когда Теодор сказал.
– Артисты хотят поблагодарить вас, Борсен. Борсен медленно повернул свои плечи и увидел всю компанию, семеро незнакомых жизнерадостных людей в шляпах на шнурке и шелестящих шелковых нарядах. Антрепренер выступил вперед и заговорил, за ним подошли две дамы поважнее, и наконец, мужчины, все говорили, улыбались, жали ему руки. Теодор ушел к себе в контору. И вдруг самая незаметная из актрис, та, что еще не вымолвила ни слова, говорит:
– Но где же мы возьмем рояль? Гробовое молчание. Про рояль забыли.
– Ты права, Клара! – сказал антрепренер. А Борсену он пояснил: – Это фрекен Клара, пианистка.
Борсен взглянул на нее, на ее молодое, оживленное лицо и длинные музыкальные руки с голубыми жилками.
– Слишком мало было времени, – сказал Борсен.– Но господин Теодор непременно достанет рояль к будущему вашему приезду. За это можно поручиться.
По лицу фрекен Клары промелькнула тень. Она была сумасбродная особа и не соображала того, что она – самое незначительное лицо в группе. Борсен заговорил с ней о музыке и узнал, с кем она играла и что одно время она даже получала стипендию. Вот как! Впрочем, она в то же время и актриса, а даже по преимуществу актриса.