Местный обычай

Ли Шарон

Более или менее точно определив, где находятся два самых дорогих для него человека, Эр Том закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на рев в ушах, и стал вспоминать эпизоды вечера, сохранившиеся у него в памяти.

У него создалось смутное впечатление, что он выполнил обязанности хозяина дома удовлетворительно, хотя и без блеска. Даав оставался рядом с Энн, и за эту доброту его брат любил его еще сильнее.

Люкен вел юную Синтебру к столу и несколько раз танцевал с нею. Долг требовал, чтобы Эр Том пригласил ее хотя бы на один

танец, что он и сделал — после чего ушел, не понимая, как Люкен мог вынести то, что этот ребенок весь вечер цепляется за его руку.

С другой стороны, сказал он себе, откидывая голову на стену, Люкен — человек терпеливый и добродушный. Нескрываемого смятения этой малышки было уже достаточно, чтобы он начал о ней заботиться.

Остаток вечера он совершенно не запомнил, если не считать ощущения пронизывающего до костей холода, тошноты и желания расплакаться в самый неподходящий момент.

«Болен, — подумал он, смахивая волосы со лба. — Наверное, я болен».

Ему случалось болеть пару раз — так давно, что он едва мог вспомнить, когда это было, и совершенно забыл все симптомы. Он попытался вспомнить, в какой момент вечера он впервые плохо себя почувствовал — и задохнулся, стремительно выпрямляясь.

Энн.

Он разговаривал с Энн. Энн уже несколько дней была на себя не похожа. Энн лгала ему и без всякой причины отказалась надеть его кольцо. Энн…

«Боги, если Энн заболела…»

Он бросился бежать по коридору, почти бегом, дрожа от страха. Ведь она может лежать без сил, нуждаясь в помощи, а он ничего не знает…

Дверь в Малую гостиную открылась. Его мать сделала один шаг в коридор и подняла руку.

— Пару слов, сударик. Сейчас же.

— Прошу прощения, — пролепетал он, едва понимая, что именно он говорит. — Я должен немедленно найти Энн.

Рука его матери метнулась вперед с прежней скоростью, пальцы сомкнулись у него на запястье, сминая кружево, впиваясь в плоть.

— Не думаю, — угрожающе заявила она.

Несмотря на всю ее неожиданную силу, он мог бы легко разжать ее пальцы. Однако она была родней. Она родила его и отдала другим, чтобы его растили с Даавом йос-Фелиумом, его любимым вторым «я», — и за это он был у нее в долгу.

— Матушка, — мягко проговорил он, оставаясь на том месте, где она его задержала, — у меня есть основания думать, что гостья больна.

— Понимаю, — отозвалась она отчужденно-вежливо. — Очень серьезное дело, согласна. Господин пак-Ора будет отправлен, чтобы справиться о здоровье гостьи. А ты пойдешь со мной.

Секунду ему казалось, что он не послушается, казалось, что он полностью отвергнет Клан, вырвет у нее руку и убежит наверх, к возлюбленной своего сердца.

Однако он ощутил скрытую дрожь в сжимающих его пальцах, увидел глубокую усталость на ее лице и полубезумный блеск в глазах, которые говорили о том, что она держится на одной только силе воли.

— Конечно, — пробормотал он, и они вместе вошли в Малую гостиную.

Петрелла тяжело опиралась

на руку своего предполагаемого пленника.

Эр Том усадил ее в кресло у пылающего камина, а потом отошел, серьезно разглядывая столик рядом с ее креслом.

Сверкающие глаза Петреллы впились в его лицо.

— Думаешь, что я не в состоянии сдержать свое слово, а? — огрызнулась она и придвинула к себе переговорное устройство.

Приказ справиться о состоянии здоровья гостьи был отрывисто отдан, и она оттолкнула переговорное устройство от себя.

— Удовлетворены, А-тоделм? Эр Том поклонился.

— Благодарю вас, матушка.

Она не ответила на это и какое-то время молча сидела, глядя ему в лицо и стиснув подлокотники кресла.

— Землянка-филолог выглядела этим вечером необычайно хорошо, — проговорила она наконец более мягким тоном, чем он ожидал. — Работа Эйлы дэа-Лорн, кажется?

Эр Том ничего не ответил. Несмотря на пламя камина, ему было холодно, страшно холодно. Он не сомневался в том, что от матери не укрылось то, как он дрожит.

— И драгоценности, — продолжила она спустя несколько секунд. — Только Мунел мог придумать золотую веревку с бриллиантами! Позволь мне выразить вам мое восхищение, А-тоделм: вы щедры с вашими любовницами.

Она помолчала, прожигая его взглядом.

— А теперь будьте любезны назначить день этой релюммы, в который вы женитесь на Синтебре эл-Кемин.

Эр Том наклонил голову.

— Я не женюсь на Синтебре эл-Кемин, — сказал он твердо. — Ни в эту релюмму, ни в какую-либо другую.

— Ах вот как? — Его мать выгнула брови, выражая вежливую заинтересованность. — И почему же, извольте объяснить мне?

— Во-первых, потому, что этот ребенок меня боится.

— Положение дел, — указала ему Петрелла по-прежнему угрожающе мягко, — которое вы этим вечером не пытались изменить. Но я вас прерываю! Если было «во-первых», то должно быть и «во-вторых»! Просветите меня, молю вас.

Его руки были как лед. Он почувствовал, как на лбу у него выступают капли пота. Живот сводило судорогой, в ушах стоял такой шум, что он заглушал рев огня. Эр Том скрипнул зубами и поклонился.

— Филолог Дэвис и я договорились стать спутниками жизни, — проговорил он, с трудом проталкивая слова мимо вставшего в горле кома. — Завтра мы намерены отправиться к Делму.

Молчание. Было только видно, как Петрелла закрыла глаза — а потом снова их открыла.

— Я это запрещаю.

— Вы не можете, — ответил он.

— Ах не могу? — Она подалась вперед, и ее пальцы когтями впились в резные подлокотники кресла. — Напоминаю тебе, что я — Тоделм йос-Галанов. Это я принимаю решения относительно вопросов Семьи, и я решила, что брать землянку в род йос-Галанов не нужно. Зачем нам это делать? Мы — лиадийцы!

— Мы — Корвал! — Выкрик Эр Тома поразил его самого не меньше, чем его мать. — В разнообразии — сила, в единообразии — слабость! Вы читали журналы Кантры…