Место назначения неизвестно
Шрифт:
— Это, пожалуй, грубо сказано, но, тем не менее, именно этот принцип лежит в основе всего предприятия, мадам.
— Но ведь вы не сможете отослать отсюда ученого так же просто, как это делается с настоящим автоматом.
— Почему же?
— Как только ученый попадет в нережимные условия, он может отказаться от работы на нового нанимателя. Ведь он будет тогда свободным.
— До некоторой степени вы правы. Но ведь предусматривается осуществление некоторого, я бы сказал, вмешательства.
— А
— Вы слышали что-нибудь о лейкотомии, мадам?
Хилари нахмурилась.
— Это какая-то операция на живом мозге?
— Совершенно верно. Сначала врачи предложили ее как средство излечения от меланхолии. Я умышленно избегаю медицинских терминов, чтобы вам легче было меня понять. После операции больной больше не покушается на самоубийство, никогда уже не испытывает чувства вины. Он делается беззаботным, бессовестным и, в большинстве случаев, необыкновенно покорным.
— Но вряд ли такое хирургическое вмешательство всегда проходит успешно.
— В первое время были неудачи. Но мы продвинулись в изучении этого вопроса. У меня здесь есть три блистательных хирурга. Делая различного вида операции на мозге и экспериментируя, они постепенно добились того, что теперь могут производить необходимые изменения в психике человека. Причем все это абсолютно не затрагивает качеств их пациентов как ученых.
— Но это ведь ужасно! — воскликнула Хилари. — Ужасно!
— Нет, — спокойно поправил ее Аристидис, — полезно. Это в некотором смысле даже благодеяние. Вот, послушайте. Пациент, подвергшийся операции, всегда пребывает в хорошем настроении, он счастлив и не испытывает никаких страхов, тоски или беспокойства.
— Я просто не могу поверить, что это когда-нибудь осуществится, — возмущенно сказала Хилари.
— Простите меня, мадам, но вы недостаточно компетентны, чтобы обсуждать подобные темы.
— Я только хотела сказать, что не представляю себе, как может всем довольное, покорное животное создать что-нибудь гениальное, имеющее настоящую ценность!
Аристидис пожал плечами.
— Что ж, вы женщина умная. Может быть, в ваших словах что-то и есть. Мы не прекращаем опытов.
— Опыты! На человеческих существах?
— Конечно, как же иначе. Это — единственный практический метод.
— Но.., простите.., где вы берете людей? Кто они?
— Всегда есть какие-нибудь неудачники, — спокойно ответил Аристидис. — Обычно это те, кто не может привыкнуть к здешним условиям или отказывается сотрудничать с нами. Они представляют собой хороший материал для экспериментов.
Хилари судорожно вцепилась в подушки дивана. Это улыбчивое существо с желтым лицом наводило на нее ужас своей жестокостью. Доводы он высказывал сдержанно, с какой-то своей логикой и по-деловому, и
Нет! Перед ней сидел отнюдь не сумасшедший, одержимый бредовыми идеями. Просто это существо рассматривало все человечество всего лишь как подопытный материал для его многочисленных лабораторий.
— Разве вы неверующий? — с трудом проговорила она.
— Нет, почему же? Конечно, я верю в бога. — Аристидис поднял брови. Он был обижен вопросом. — Я уже говорил вам: я человек религиозный. Просто господь бог благословил меня властью, то есть деньгами и возможностями.
— Читаете ли вы библию?
— О, конечно, мадам.
— Вы помните, что Моисей и Аарон говорили фараону? «Отпусти народ мой»…
— Значит, фараон — это я? — Он усмехнулся. — А вы — и Моисей, и Аарон в одном лице? Вы это хотите сказать, мадам? Отпустить всех этих людей? Или вопрос идет о каком-то одном лице?
— Я имела в виду всех, — ответила храбро Хилари.
— Но вы же сами прекрасно знаете, что такой разговор — пустая трата времени, мадам. Значит, вы не за мужа просите?
— Но ведь от Томаса вам нет никакой пользы! Вы в этом сами убеждены!
— Да, Томас Беттертон меня разочаровал. Я надеялся, что ваш приезд поможет ему. Но я обманулся. Я говорю, основываясь на докладах тех, кому положено все это знать.
— Некоторые птицы не могут петь в неволе, — сказала Хилари. — Вот и запишите Томаса Беттертона в список своих неудач. А ему разрешите вернуться туда, откуда он приехал.
— Нет, из этого ничего не получится, мадам. Я еще не готов к тому, чтобы оповестить по радио весь мир о нашем существовании.
— Вы можете взять с него клятву — он будет молчать. Он поклянется, что ни одним словом ни одной живой душе никогда не обмолвится ни о чем.
— О да! Он может поклясться. Но он не сдержит слова!
— Сдержит! Обещаю вам! — воскликнула в отчаянии Хилари.
— Но это говорите вы, его жена. Не могу же я брать клятву с его жены. Хотя, конечно, — он слегка выпрямился и сложил ладони вместе, — конечно, он мог бы кое-что оставить здесь в залог, и это заставило бы его попридержать язык.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду вас, мадам… Если Томас Беттертон уедет, а вы останетесь в качестве заложницы, устроит ли вас это? Согласитесь ли вы?
Хилари смотрела куда-то поверх головы своего собеседника, на едва колеблющиеся портьеры. Аристидис не мог знать, что для Беттертона она не представляет собой заложницу в обычном значении этого слова. Ведь она абсолютно ничего не значила для Томаса. Настоящая жена, которую он любил, умерла. Не поможет ли освобождение Томаса Джессепу и его друзьям вызволить всех рабов Аристидиса,..