Место покоя Моего
Шрифт:
Легко сказать, однако…
Посвящение продолжалось уже больше часа. Петр малость замерз, сидя под деревом на холодной — уж ненамного теплее того кумранского камня! — земле. А Иоанну, казалось, — хоть бы что! Он работал истово, как — знал Петр — делал в жизни все. Он верил в то, что делал, он видел, что нужен людям, ежедневно толпами приходящим в долину Иордана, что их и впрямь становится с каждым днем больше и что явление Мессии — хочет он того или нет! — состоится вот-вот: иначе с чего бы Петр вернулся так неожиданно, А вообще-то для него, для Иоанна, — всегда неожиданно. Петр не, предупреждал его о своих приходах. Да никого он не предупреждал, не считал нужным.
Случайна ли оговорка, думал Петр: «хочет он того или нет»? И сам себе отвечал: нет, не случайна. Иоанн — паранорм, он чувствует неизмеримо сильнее любого нормального человека, а стало быть, он ловит не сказанное Петром, даже не помысленное, хранимое в подсознании. Все предыдущие — многолетние для Иоанна — беседы о его миссии, о его предназначении явить миру осязаемую веру в давно ожидаемое явление Машиаха, обрести славу Предтечи и Посвящением — Крещением оно станет потом, после креста! — заставить людей измениться нравственно, — все эти разговоры — летними, осенними, зимними, весенними ночами в горах Кумрана, а до того — в Вифлееме, в доме родителей, — надежно и прочно определили и построили судьбу Иоанна. Казалось Петру и его начальству — без сбоев, ан нет, явные сбои!..
Иоанн рвется на откровенный и, не исключено, чрезвычайно важный для него разговор. Отлично! Петр готов к нему. Как всегда. Хотя и не ведает, о чем он пойдет…
В стороне от брода, от места Посвящения, стояла палаточка, сложенная из козьих шкур. В ней ночевал Иоанн, когда не возвращался в Кумранскую обитель, коротал темное время суток. Поодаль, метрах в двухстах, грудились еще подобные палатки. Их сложили паломники: кто-то для себя — сначала, а потом они остались для всех, кто не успел очиститься днем и должен был дождаться нового утра. Впрочем, знал Петр, были и такие, кто просто жил здесь постоянно — в терпеливом ожидании обещанного прихода Мессии.
Солнце стояло высоко, уже чуть-чуть грело. Иоанн вышел из воды, принял от какой-то женщины большую чистую холстину, крепко растер ею тело. Набросил плащ.
Сказал людям:
— Время. Покормите детей и поешьте сами. Нельзя терять силы, Богу нужны здоровые не только духом, но и телом. А я вернусь скоро.
Быстро пошел к своей палатке, махнул рукой Петру.
Они сидели вдвоем в тесной и теплой полутьме, резко пахнущей скверно выделанной кожей. У Петра в сумке был хлеб и овечий сыр, немного зелени, а кто-то из паломников принес к палатке кувшин с козьим молоком.
Ели молча. Иоанн явно проголодался, ел жадно, плохо прожевывая, торопясь. Его утомлял размеренно однообразный процесс Посвящения, повторяющийся изо дня в день. Его темперамент, отлично ведомый Петру, требовал новых действий, новых шагов, даже новых слов, ибо — опять-таки Петру было известно — все проповеди Иоанна на берегу реки Иордан в общем-то сводились к одному: к завтрашнему, к послезавтрашнему, к скоро-ожидаемому-но-невесть-когда-назначенному явлению Иисуса. Он, Иоанн, и рад был бы изменить тему, но так его наставил Петр, а при всех своих предсказуемых или непредсказуемых взбрыках Иоанн был послушным учеником. Плюс — адресно направленное воздействие паранорма. И пусть — на паранорма тоже, но заблокировать мысли — это вам не высшая математика, это просто природный талант и сила, а у Петра еще — умение, опыт и суперпрофессионализм.
Поэтому он с нетерпением ждал разговора с Иоанном, ждал, когда тот не выдержит молчания, начнет, невольно раскроется.
Так и вышло.
— Расскажи мне о Машиахе, Равви. — Иоанн все-таки был спокоен, и вопрос прозвучал непринужденно и вполне естественно: кому, как не Предтече, знать о том, кто идет следом.
Тем более что Петр никогда не скрывал от ученика ни его, Иоанна, задачи, ни собственного знания об идущем следом.
— Что знаю я, Йоханан, то знаешь и ты. — Для начала Петр попробовал уклониться от разговора, выманивал Иоанна, заставлял раскрываться.
Что знает Петр — это Петр сам знает. А вот что знает, вернее, предполагает Иоанн, то есть Йоханан?
— Каждый раз, ведая мне о нем, ты говорил чуть больше, чуть подробнее. Выходит, от раза к разу твои знания о Машиахе умножались. На какую величину они умножились теперь?
Петр усмехнулся: осторожничает ученик, не хочет ломиться напропалую. Умный.
— Шауль… — Иногда, очень редко, когда разговор предполагал высокую степень доверия, даже интимности, Петр называл его старым именем, и Иоанн не возражал, не сопротивлялся.
А сейчас резко перебил:
— Меня зовут Йоханан!
— Хорошо, Йоханан, — послушно согласился Петр. — Ты помнишь все предсказания Пророков о грядущем явлении Христа…
— Их все помнят, — опять перебил Иоанн. И опять Петр стерпел. Понимал: вопрос слишком долго зрел. Как нарыв. И наконец — прорвался.
— Но ты знаешь время, когда он придет.
— Ты назвал мне его.
— Более того: я тебя вел к нему. Я готовил тебя ко встрече с Мессией, и, кроме тебя, никто в мире не может и не должен быть первым на пути его к Истине.
— Почему я?
— Помнишь день, когда мы впервые встретились?
— Конечно.
— Это было много лет назад, ты был совсем ребенком: тебе моя пряжка понравилась…
— При чем здесь она?
— Здесь — ни при чем. То твое смешное желание сказало мне o тебе многое. И главное — то, что ты — паранорм.
— Что это значит?
— Не притворяйся. Ты знаешь греческий. Ты умеешь слышать мысли. Ты умеешь внушать другим свои мысли. Ты умеешь управлять людьми, и тебе все равно, сколько их — один или сотня. Ты умеешь видеть сквозь стену и сквозь землю. Ты умеешь заставить цветок — расти, а зверя — слушаться. Даже сейчас мы говорим с тобой вслух, потому что ты не хочешь, чтобы я услышал твою боль…
— Ты научил меня всему…
— Спасибо за то, что ты понимаешь это… Я увидел в тебе паранорма и сумел выпустить его наружу. Разве тебе плохо?
Иоанн молчал, отвернувшись. Он не хотел, не умел врать. Он раскрылся неожиданно, и Петр буквально вздрогнул от могучего импульса боли, обрушившегося на него. Она ничем не пахла — эта боль. Она просто передалась Петру, и он увидел себя — маленького слабого человека, стоящего перед холодной и беспросветной тьмой Завтра.
— Когда он придет, я стану тебе не нужен? — тихо спросил Иоанн.