Место смерти изменить нельзя
Шрифт:
Максиму вдруг сделалось не по себе.
Строго говоря, ревность Пьера сама по себе к убийству Арно не имеет никакого отношения.
Но добавляет к его характеру что-то такое… Неизвестную, потайную и тщательно скрываемую сторону личности… И малоприятную сторону, прошу заметить. Темную. В которой может притаиться все, что угодно.
А если… А если Пьер и впрямь убийца… Как он поведет себя, когда Соня, уверенная в его преданной любви и своей безопасности, отважно кинется требовать от него правды? Неужто человек, замысливший такое хитроумное преступление, признается, как про-. винившийся школьник? Нет, конечно, нет! И когда Соня начнет припирать его к стенке этими выкладками, услышанными от Максима, этими
Он бросился к телефону, набрал Сонин номер и стал считать гудки — три… пять… — представляя, что Соня торопится к аппарату с другого этажа или из отдаленной комнаты. Заговорил автоответчик. Нервно нажав на рычаг, он снова набрал номер и снова слушал гудки и голос Пьера на автоответчике. Раздался бип и Максим закричал в телефон:
— Соня! Это я, Максим! Соня, ты меня слышишь? Сними трубку, это я.
Соня! Мне надо тебе что-то сказать! Соня…
Телефон не отвечал. И ему стало не на шутку страшно.
Глава 22
Соня не стала зажигать свет. Меньше всего ей хотелось сейчас видеть это пространство, ухоженное и престижное, которое называлось ее домом. Его навязчивое благополучие вдруг показалось ей почти кощунственным на фоне смерти и ее печали. И — обманчивым… Этот дом, Пьер, все, что у нее было, — больше не защищало ее, не охраняло. Словно стенки ее мира сделались прозрачными и впустили в ее сознание нечто, раньше ее не посещавшее. Какие-то ощущения, какие-то смутные мысли, которые она не сумела бы выразить… Нет, сумела бы, одну из них: смерть. Смерть папы принесла не только боль, не только сосущую пустоту утраты, она принесла еще чувство ненадежности этого мира. Его хрупкости, его способности в любую минуту измениться и изменить твою жизнь…
Не снимая куртки, она вышла в сад и постояла там некоторое время в темноте. В саду было холодно, и слезы стыли в Сониных глазах. Она вернулась в дом, рассеянно разделась и, бросив куртку и туфли в гостиной, стала подниматься по лестнице, в свою комнату, чтобы упасть на постель и заплакать.
Она лежала на постели, комкая в руках носовой платок, и слезы тихо скатывались по ее щекам, смачивая подушку.
Телефон звонил без остановки, но Соня даже не шелохнулась. Когда в автоответчике раздался голос Максима, она замерла. Вскочив было с постели, она вновь села. Что он может ей сказать? Что… нет, не надо, ничего. Ей и без того худо.
Ей было необходимо сейчас сосредоточиться и понять, срочно понять, в чем заключаются ее отношения с Пьером, ее жизнь с ним и вообще вся ее жизнь.
Сегодня, когда она вдруг осознала, что эта жизнь, то есть жизнь, которую она вела до сих пор, может рухнуть, рассыпаться в прах завтра, она задавала себе вопрос, а есть ли у нее какая-нибудь другая жизнь, кроме этой. Она задавала себе вопросы, которые раньше не задавала никогда, они раньше ей просто не приходили в голову. Такие странные, такие грубые вопросы, как, например, «люблю ли я Пьера?», что неизбежно влекло за собой «а что тогда меня с ним связывает?».
Это было неожиданно — не суметь ответить на эти вопросы, не знать саму себя, не знать, чем и зачем ты живешь и почему живешь так, а не иначе? И почему бы, например, не изменить свою жизнь и не позволить себе поддаться тем чувствам, которые в ней будил Максим? Действительно, ну почему? Долг перед мужем? Боязнь? Максим волновал ее, он нес в себе что-то такое, еще не изведанное, но головокружительное, буйное, восхитительное. Какой-то букет великолепных эмоций, ощущений, чувств…
Может быть, это то, что когда-то привлекло в ее отце Мадлен —
Нет, она не готова. К своим шестнадцати годам она уже знала, что такое любовь. И тоже благодаря своему горячо любимому отцу, ее замечательному и необыкновенному и очень знаменитому отцу. По мужскому недоумию полагая, что Соня еще мала и ничего не понимает, папа принимал у себя своих «подруг». Его женщины слишком долго в этой роли не задерживались, он их менял, то ли ища и не находя замену своей рано умершей жене, которую очень любил, то ли, напротив, даже не надеясь найти ей замену и пустившись во все тяжкие.
Папины ночные подруги убегали рано, оберегая покой и нравственность ребенка. Но надо сказать, что не слишком удачно: по ночам «ребенок», случайно проснувшись, слышал сладостные вздохи и стоны, доносившиеся из папиной спальни, и старался побыстрее заснуть, чтобы избавиться от тягостной роли тайного и ревнивого наблюдателя… Ревность была сложной, в ней были замешаны память о матери и собственнические притязания на любовь и внимание отца; ревность была тяжелой: наличие женщины в жизни отца воспринималось как измена, порождающая страх одиночества… По утрам, еще не вставая с постели, «ребенок» слышал глухие чмоканья прощальных поцелуев в прихожей; потом «ребенок» шел умываться в ванную, пахнущую чужим женским телом и чужими духами, замечал ваточку со следами макияжа в мусорной корзинке, дополнительное полотенце, еще влажное, свежевымытую кофейную чашечку в сушилке на кухне (тогда как папа еще не завтракал, дожидаясь Соню); и днем до слуха «ребенка» доносились телефонные разговоры, в которых папа лгал фальшивым сюсюкающим голосом, пытаясь остановить поток обвинений, изливавшихся на него из трубки от брошенных им и безутешных «подруг»…
После того как один мальчик из лицея — один из самых красивых мальчиков, который Соне ужасно нравился и с которым она согласилась гулять, — попытался расстегнуть пуговку у нее на груди, папе пришлось показывать Соню психиатру и перевести ее в другой лицей. В семнадцать лет любовь для Сони ассоциировалась с чем-то непреодолимо тяжелым и порочным — сказал психиатр. Он долго беседовал с ее отцом («девочка растет без матери… ваш образ жизни влияет отрицательно… эдипов комплекс…» — доносилось до нее из-за двери кабинета), прописал ей таблетки и в течение двух месяцев на регулярных сеансах рассказывал ей, какое прекрасное и светлое чувство — любовь. Соня соглашалась.
Она выздоровела. Она повзрослела. Она сделала те выводы, которые нужно было сделать. И, когда ей встретился Пьер, она долго не раздумывала. Она сразу поняла, что это тот человек, который ей нужен. Который уведет ее из распутного дома ее любимого отца, который защитит ее от грязи этой жизни, от ее любовей и пошлостей.
И она не ошиблась в нем. За десять лет они построили свой дом и свою семью именно так, как Соне хотелось. Дом, в котором она обрела покой и легкую беспечность. Ее Пьер, человек уступчивый и великодушный, почти ни в чем не отказывал ей. Он был одновременно ее телохранителем и добрым папочкой, ее психиатром, снимавшим комплексы и стрессы, ее модельером, сочинявшим для нее наряды, ее секретарем, ведшим все ее дела в банках или магазинах, ее… Он был для нее всем. Всем, чем только может быть мужчина. И у нее хватало ума и достоинства это ценить. И отвечать ему — если не любовью, если не той самой любовью, которую имеет в виду Максим, то преданностью и нежностью. Да, если хотите, это был брак по расчету, но по честному взаимному расчету. Корректному взаимному расчету. Абсолютно корректному. Ей не в чем себя упрекнуть.