Шрифт:
Теперь уже трудно установить, кому первому
Доподлинно известно лишь, что указанное событие в самом деле произошло в городском порту в послеобеденный час, когда под отвесными лучами солнца жизнь в гавани предельно замедляет свой бег, замирают корабли, никнут на мачтах разноцветные флаги, застывают краны, а докеры, разбившись на кучки, отдыхают.
До гудка оставалось еще минут сорок. В тени, отбрасываемой длинным пакгаузом, было относительно прохладно, а молодое вино, распитое по случаю шестидесятилетия дядюшки Леона, приятно кружило головы.
– Нас называют обломками, накипью большого города, разглагольствовал дядюшка Леон, развалившись на бунте джутового каната. – А что? Мы не обижаемся. Что тут зазорного быть обломком корабля, доблестно погибшего во время шторма?
Дядюшка Леон обвел взглядом слушателей, расположившихся в кружок.
– Что ж, не всем суждено попасть в Лабиринт, чтобы получить место в жизни, – вздохнула Люсинда, сверкнув цыганскими глазами.
– У каждого своя судьба, – добавила молодая женщина с ребенком на руках.
– Не судьба, а деньги, – сердито поправил молодую женщину смуглолицый крепыш, сидевший рядом с Люсиндой. – Чтобы купить билет в Лабиринт, нашему брату нужно гнуть спину добрых десять лет.
– И то не хватит, сынок, – махнул рукой дядюшка Леон.
– За место в жизни никакая цена не является слишком высокой, – задумчиво произнес юноша с острыми чертами лица.Знать, что ты на своем месте, – это и есть счастье.
– Счастье... – повторила Люсинда, тихонько высвобождая свою руку, которую под шумок пытался пожимать смуглолицый Топеш. – Кто может знать, какое оно, счастье? Где оно бродит?
– Счастье заблудилось в Лабиринте... – бросил Орт, юноша с острыми чертами лица.
– Лабиринт – главное государственное учреждение, – строго оборвал его дядюшка Леон, рассматривая свой кулак размером с кокосовый орех.
– А я и не думал шутить, – пожал плечами Орт. – И готов повторить: только в Лабиринте и можно сыскать свое счастье. Однако, пожалуй, слишком дорого стоит оно, то счастье...
– Да уж подороже, чем иные стишки, – усмехнулся Топеш.
Никто не успел и глазом моргнуть, как к Топешу метнулся Орт. В глазах крепкоплечего грузчика мелькнул испуг. Он подался назад, и тут же несколько рук схватили Орта.
– На этот раз я доберусь до тебя! – крикнул Орт, тяжело дыша.
– Спокойно, петухи, – сказал дядюшка Леон. – Все равно едва ли кому-нибудь из вас суждено изведать счастье Лабиринта. У всех у нас одна судьба. Чего ж вам делить, молодо-зелено?..
Вот
– А почему бы нам всем вместе не осчастливить одного? Скинемся все на один билет, а потом разыграем его...
Реплику встретили возгласами одобрения. Предложение всем пришлось по вкусу.
Тотчас в ход пошла широкая шляпа дядюшки Леона, и через несколько минут тулья ее заполнилась трудовыми медяками докеров.
Весть о необычной затее с быстротой звука облетела гавань.
Люди подходили к пакгаузу, и каждый, вносил свою лепту в счастье, предназначенное неизвестному, тому, кто вытянет счастливый жребий...
– Подведем итоги, – сказал дядюшка Леон, когда поток монет иссяк, а шляпа оказалась полной с верхом. Он торжественно высыпал деньги на днище рассохшегося бочонка из-под пива, и обступившие бочонок докеры молча наблюдали за корявыми пальцами, которые складывали в столбики монеты разного достоинства.
– Готово? – спросил Орт, когда дядюшка Леон закончил счет и перестал шевелить губами.
Дядюшка Леон махнул рукой.
– Голытьба! – сказал он, выпрямляясь. Помолчал и добавил: – Я всегда считал, что если даже вывернуть все ваши карманы...
– Не хватает, дядюшка Леон? – спросила Люсинда. Дядюшка Леон не удостоил ее ответом.
– В общем, разберите, друзья мои, по карманам, кто сколько положил, и дело с концом, – решил он.
– Погодите! – воскликнул Топеш, когда две-три руки уже протянулись к бочонку. На смуглом лице парня отражалась отчаянная борьба.
– А много недостает, дядюшка Леон? – спросил Топеш.
– Сорок монет, сынок, – пробасил старый грузчик.
– Сорок монет... – Казалось, парень колебался. – А, была не была!
Топеш стремительно сорвал с себя кожаный пояс и высыпал на бочонок струйку тусклых металлических кружочков.
– Вот. Здесь как раз сорок, – сказал Топеш, кивнув на деньги.
– Откуда у тебя такие деньги? – строго спросил дядюшка Леон и потрогал пальцем кучку монет
– Собирал я. Четыре года.
– На что?
– На свадьбу, – ответил Топеш, опустив голову и теребя в пальцах опорожненный кожаный пояс.
– Свадьба – дело, – одобрил дядюшка Леон. – Только с чего же ты вдруг так расщедрился, парень? А? Верно, надеешься на счастливый билетик?
Топеш молчал.
– Ну ладно, – заключил дядюшка Леон. – Будем надеяться, бог тебя услышит.
Старый Леон заново пересчитал деньги, сгреб их ладонью в видавшую виды шапку и провозгласил:
– Запомните этот день! Сегодня мы сообща сделаем счастливым одного человека. А кого именно – сейчас выяснится!
И толпа, предводительствуемая дядюшкой Леоном, с песнями и хохотом двинулась покупать билет в Лабиринт.
– Подумать только, такая маленькая штучка стоит целое состояние, – сказал Топеш, задумчиво глядя на узкий картонный прямоугольник, торжественно возлежащий в самом днище перевернутого бочонка. Для пущей важности кто-то застелил днище старой газетой.