Метакод
Шрифт:
Битва света за чашу Грааля продолжалась в средневеко¬вой Англии. Глянем на небо глазами рыцарей Круглого стола, ищущих светлую чашу Грааля в небесном царстве. Вот престол — Плеяды. Вот священник с воздетыми рука¬ми — Орион. Вот между рук его три звезды — три старца. Чаша — созвездие Чаши. Сияющий Ланселот — созвездие Персея. Об этом говорится в романе Томаса Мэлори «Смерть Артура».
«...Увидел он, как отворилась дверь в тот покой и оттуда Излилась великая ясность, и сразу стало так светло, словно все на свете факелы горели за той дверью...
И взглянул он через порог, и увидел там посреди покоя серебряный престол, а на нем священную
...Шагнул он за порог и устремился к серебряному пре¬столу, но когда он приблизился, то ощутил на себе дыхание, словно бы смешанное с пламенем, и оно ударило его прямо В лицо и жестоко его опалило». Да, небесный огонь опаляет. Во все эпохи в небесах идет битва света. Небесная битва и битва земная слились воедино в пророческой поэме Осипа Мандельштама. Поэма написана им в воронежской ссылке в феврале — марте 1937 года. Она вся пронизана предчувствием грядущей мировой войны и превращается в битву света с темнотой. Звездная, «ясно-ясеневая», чуть-чуть «красновато-яворовая» огненная аура Мандельштама достигает из окопа земли двух небес. Его череп — «звездным рубчиком шитый чепец» — становится уже знакомой нам чашей небес. Он ощущает всей сетчаткой бег лучей и мчится за ними со световыми скоростями, и по уже известным законам метакода выходит к светлой чаше конуса мировых событий. Улетая туда, в горловину чаши, он видит, как мчатся обратно «белые звезды земли», стано¬вясь по законам теории относительности «чуть-чуть красны¬ми»,— это знаменитое красное смещение, возникающее при разбегании галактик. Это высокая поэзия и гениальное описание антропной космической инверсии. Оно подлинно пережитое и потому пророческое. Словно поэт уже прошел сквозь войну и те¬перь помогает нам уже оттуда лучами своей «яворовой» ауры.
До чего эти звезды изветливы!
Все им нужно глядеть — для чего?
В ожиданье судьи и свидетеля,
В океан без окна, вещество...
Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилою
Без руля и крыла совладать.
И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчет,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечет.
Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры,
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами —
Растяжимых созвездий шатры...
Сквозь эфир десятично означенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число, опрозраченнмй
Светлой болью и молью нулей.
И за полем полей поле новое
Треугольным летит журавлем,
Весть летит светопыльной обновою,
И от битвы вчерашней светло.
Весть летит светопыльной обновою:
Я не Лейпциг, не Ватерлоо,
Я не Битва Народов, я новое,
От меня будет свету светло.
Аравийское месиво, крошево,
Свет размолотых в луч скоростей.
И своими косыми подошвами
Свет стоит на сетчатке моей...
Неподкупное небо окопное —
Небо крупных оптовых смертей —
За тобой, от тебя целокупное,
Я губами несусь в темноте...
Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб — от виска до виска —
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?..
Мыслью пенится, сам себе снится —
Чаша чаш и отчизна отчизне,
Звездным рубчиком шитый чепец,
Чепчик счастья — Шекспира отец...
Ясность ясеневая, зоркость яворовая
Чуть-чуть красная мчится в свой дом,
Точно обмороками затоваривая,
Оба неба с их тусклым огнем...
Для того заготовлена тара
Обаянья в пространстве пустом,
Чтобы белые звезды обратно
Чуть-чуть красные мчались в свой дом?
(Февраль-март 1937 г.)
Человек может расширить до бесконечности свой слух, свое зрение, даже ощущение своего тела, он может стать су¬ществом космическим уже сейчас, находясь в пределах земли. Наш глаз не различает ультрафиолетового излуче¬ния, наш слух не слышит ультразвука, мы не можем видеть многие реально существующие вещи, скажем, четвертое измерение, четвертую пространственно-временную коорди¬нату вселенной. Не можем видеть вполне реальное искривле¬ние пространства и времени, открытое общей теорией отно¬сительности. С этим не мирится литература. Она создает свои модели мироздания, видимые, слышимые и восприни¬маемые человеком, безгранично расширяющие пределы его восприятия.
Мистерия литературы – это, преж¬де всего, грандиозный проект космической переориентации человека.
Доктора философских наук Ю. Школенко, критикуя в книге «Космический век» теорию метакода, сообщает множество любопытных подроб¬ностей, на мой взгляд, только подтверждающих правиль¬ность моего пути. Приведу эти высказывания полностью:
«За рубежом да и у нас в стране предпринимаются по¬пытки связать некоторые феномены общественного созна¬ния, особенно культуру и искусство, с естественными феноменами во Вселенной, сопоставить нащупываемые наукой законы эволюции Вселенной с законами челове¬ческого мировосприятия, образного мышления, подсозна¬ния. Задача на первый взгляд недостижимая, но в принципе не лишенная смысла, тем более что древняя идея единства космоса и человека, макро- и микрокосма, признается и обос¬новывается современными космологами.