Метаметафора
Шрифт:
«Дерзнешь ли ты себя, хотя бы мысленно, представить среди этого вечно живого порядка без того, чтобы ты не ощутил в себе одновременно нечто, непрестанно движущее¬ся, вращающееся вокруг какого-то чистого центра? И даже если тебе трудно будет отыскать в своей груди этот центр, то ты осознаешь его по одному тому, что из него исходит, свидетельствуя о нем, некое благотворное воздействие».
«Подобно тому, как про поэта говорят, что элементы видимого мира уже заложены в самой глубине его естества и лишь постепенно раскрываются в нем, и что все то, что ему
«Макария находится в таком отно¬шении к солнечной системе, какое мы едва осмеливаемся выразить словами, она не только лелеет и созерцает ее в своем уме, в своей душе и в своем воображении, но как бы составляет часть ее; она ощущает себя вовлеченною В небесные сферы, но каким-то особым образом; с детства она движется вокруг солнца, и притом, как теперь уда¬лось установить, по спирали, все более и более удаляясь от центра и постепенно в своем круговороте направляясь к внешним сферам».
Я понимаю, что современное скептическое сознание, ко¬нечно же, поставит под сомнение это свидетельство Гёте, как и тысячи других свидетельств, из которых лишь не¬многие проникли в эту книгу. Но давайте, наконец, опомнимся от рационалистического дурмана, поверим Гёте, Льву Толстому, Достоевскому, Андрею Белому, В. Хлебникову, поверим тысячелетним преданиям всех народов. Да, чело¬век — существо космическое в самом полном смысле этого слова. Он вмещает в себя, как Макария, нашу планетную систему, а может быть, и вселенную.
Человек рождается. Сначала в нем формируется чувство своего тела, потом — мать, отец, семья, родина, земля и, наконец, появляется чувство космоса, сначала видимого, по¬том незримого. В космосе он, говоря словами Тютчева, узнает «свое наследье родовое».
Каждый писатель по-своему переживает вселенское рож¬дение. Иногда космическое чувство приходит лишь в ста¬рости, как итог и финал земной жизни. Так увенчал Валентина Катаева «алмазный венец» из звезд:
«Мне вдруг показалось, будто звездный мороз вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно коснулся поредевших серо-седых волос вокруг тонзуры моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец.
Потом звездный холод стал постепенно распростра¬няться по всему моему помертвевшему телу, с настой¬чивой медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из-за черных копий с золотыми остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в... лес, и... делая меня извая¬нием, созданным из космического вещества безумной фан¬тазии Ваятеля».
Александр Блок ощущал космическое рождение в про¬буждении духа музыки. В этот миг «мир омывается, сбра¬сывая старые одежды; человек становится ближе к стихии; потому человек становится музыкальнее... дух, душа и тело захвачены вихревым движением; в вихре революций духов¬ных, политических, социальных, имеющих космические соот¬ветствия... формируется новый человек... Я думаю, что все остальные признаки, включая национальные, или второсте¬пенны» или вовсе несущественны».
Мифы нашего восприятия, к сожалению, считаются нормой. Мы перестали жить на плоской земле, вот и все наши достижения в борьбе с очевидностью.
Очевидно, что земля плоская, но она круглая.
Очевидно, что небо вверху, но небо и внизу, ибо земля В космосе.
Очевидно, что мы внутри вселенной, но мы и над и вовне мироздания, ибо внутреннее и внешнее — понятия относи¬тельные.
Очевидно, что вселенная окружает нас, но и мы окружа¬ем собой вселенную.
Очевидно, что после прошлого будет будущее, но это лишь условность нашего восприятия. Можно прошлое счи¬тать будущим: физически ничего не изменится, а психоло¬гически изменится очень многое.
Очевидно, что человек меньше мироздания, но он и боль¬ше мира, ибо понятия «меньше» и «больше» во вселенских масштабах относительны.
Очевидно, что человеческая жизнь меньше вечности, во вселенских масштабах могут быть обратные отношения: вечность окажется меньше жизни.
Альберт Эйнштейн назвал науку «бегством от очевидности». В отличие от древних египтян бежим мы очень лениво.
Все древние цивилизации боролись с иллюзией очевидности. Для этого существовала сложная система магических посвящений. Если бы теорию относительности открыли египтяне, они озвучили бы ее в танцах, сделали зримой в ритуалах, максимально приблизив к человеку самые отдаленные реальности космологии. Им бы не пришлось создавать новую религию и мифологию. Парадокс в том, что многие реалии современной космогонии на ритуальном уровне озвучены в древних мифах.
Мы утратили человеческий смысл своих знаний. Я предлагаю вернуть утраченное, взглянув на небо глазами древних, включившись в игру. Игра называется Метакод.
«На бездонных глубинах духа, где человек перестает быть человеком, на глубинах, недоступных для государства и общества... катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную; там идут ритми¬ческие колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир» (А.Блок).
В «подстройке» человека и космоса поэт не просто настройщик рояля, а композитор, музыкант —вот что до сих пор еще не осознано в должной мере.
«Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно... Но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и Звуки, потому что он — сын гармонии, Поэт...
Хаос есть первобытное, стихийное, безначальное; кос¬мос — устроенная гармония...
Поэт — сын гармонии. Три дела возложены на него: во-первых — освободить звуки из родной безначальной сти¬хии, в которой они пребывают; во-вторых, привести эти звуки в гармонию; в третьих — внести эту гармонию во внешний мир».