Метаморфоза
Шрифт:
Невероятным усилием воли я заставил себя замолчать, и в наступившей тишине услышал вдруг тихие подвывания, изо всех углов, отовсюду. Фей стоял надо мной и смотрел на меня с видимым удовольствием.
– Продолжайте, - попросил он.
– Высказываться всегда так приятно.
– Я сказал все. Я ухожу. Но я...
Чтобы замолчать, я зажал себе рот обеими руками, как делают дети.
– Я хочу, чтобы вы поняли окончательно, дорогой мой Хлодомир, отеческим тоном продолжал Фей.
– Сегодня, через очень малое время, вы неизбежно метаморфизируете в бовицефала. Неизбежно. Вы испытаете счастье. Вы поведете нас в
Подвывания стали громче.
– То есть почему это неизбежно?
– взвился я.
– Я же вам, кажется, на чистой интерлингве говорю: ничто не сможет удержать меня здесь. Что бы вы ни сделали, я ухожу. Я Коперника вам не прощу. Где Коперник? Он жив?
– Он мертв. Какой странный квэсчен вы задаете.
Я почувствовал страстное (именно страстное) облегчение. Он мертв. Он не обманул меня, его на самом деле убили. Я могу хоть за что-то держаться. Я могу встать и уйти. Мне здесь больше нечего делать.
– Я ухожу. Все.
– Вы никуда не уходите, вы и не сможете, вы и сами этого не хотите. Метаморфоза уже началась. Она началась раньше, в момент выстрела, но сейчас наступит ее пик. Еще осталась только одна, не слишком неприятная процедура. Не выстрел, не бойтесь.
Я кивнул почему-то, не сводя с него оторопелого взгляда.
– Она начнется сразу после небольшого застолья, которое необходимо и нам, и вам для накопления энергии.
При слове "застолье" вой усилился, он уже мешал слушать. Я почувствовал непереносимый голод.
– Мы, метаморфозники, - сибариты. Мы любим от любого действия получать удовольствие. Например, сцена с костром, помните?
– Не помню.
– Она, в общем, и не нужна была. Меня прельстила ее нелогичность. Мы нелогичностью вас взяли, вы заметили, дорогой мой Хлодомир?
Вой, страдальческий хоровой вой.
Фей вдруг встрепенулся и заорал:
– Так! Первое блюдо!
– Первое блюдо!
– понеслись отовсюду рыдания.
– Первое блюдо! Скорей первое блюдо!
Раскрылась дверь кухни, и в комнату ворвалась орда небольших роботов типа "Шнитце", которых я нигде, кроме как в Метрополии, не встречал. На голове у каждого блистал серебром и сканью поднос с горой чего-то дымящегося.
– А-а-а!
– заорали цветастые, вскочив с мест и устремляясь к роботам. Первое блюдо!
Я остался на месте, решив держаться изо всех сил. Голод сводил с ума. Ко мне подкатило сразу два "Шнитце".
И я набросился на еду.
Я сказал себе - пусть, пусть они думают, что купили меня. Дудки! Куафера не купить. Уж во всяком случае не меня. Я не разбирал, что передо мной такое лежит - груда чего-то мясного, удивительно ароматного и, главное, много. Вкуса не помню, я не ощутил вкуса, некогда было. Ни ложек, ни вилок, ни выгребалок - я ел руками, как и все вокруг. Обеими. Мы заталкивали пищу в рот, мы не успевали ее жевать и с каждым проглоченным куском голод усиливался. Помню, как Фей запустил руки в пищу чуть не по локоть, но почему-то не ел, а принюхивался, страдальчески ухая и мыча.
Устали челюсти, виски, руки, устал даже пищевод, вокруг стоял немыслимый жор, а пища будто в пропасть падала, вакуумно пустой желудок требовал еще и еще.
Очень быстро все было прикончено. С безобразно вспученными животами мы отвалились от подносов, с ног до головы облепленные волокнистой зеленой массой, уже не такой ароматной. Было противно и тошно. А потом было второе блюдо, и такое же третье, а потом я почувствовал жар в копчике (теперь-то я знаю - с этого начинается истинная метаморфоза) и услышал крик Фея:
– Все встали! Время! Время пришло!
Я не встал, я только сел на скользкий палас и огляделся туманно. Цветастые уже вскочили на ноги и стояли теперь перед Феем, придерживая беременные животы, глядя на него истошными, шальными глазами.
– Одежду долой!
Лихорадочно и неуклюже они принялись раздеваться - зрелище не для шоу. Фей скосил на меня глаза, дал знак - сиди пока, вскинул руки... боже, это были уже не руки! Пальцы, только что длинные, укоротились до сантиметра, противными розовыми шариками окаймляя ладони. Жар в копчике усилился необычайно, озноб тоже - меня била крупная дрожь. Впрочем, и остальные тоже дрожали. Мы все явно были больны.
– Ноги на ширину плеч!
– надсадно заорал Фей, вкладывая в крик всю злобу, разом освободившуюся.
– Руки в стороны! Вдох!
Они застыли все, уродливо голые, дрожащие, с преданными глазами, кто-то простонал: "Да ну же!".
– Первое упражнение! Руки над головой!
– Ушам было больно от его крика.
– От звезды до звезды!
– От звезды до звезды!
– стройно и внятно повторил хор.
– От планеты до планеты!
– От планеты до планеты!
– От города к городу, от дома к дому! Дыхание держать, дыхание, черти!
– От города к городу, от дома к дому!
– Второе упражнение. Руки на бедра!
Они уперлись руками в бедра. Их кожа позеленела, а головы удлинились, носы расплющились, а гениталии - это стало таким! Они взглянули орлами и завертели торсами в диком темпе, синхронно, не забывая отвечать хором.
– Мы несем свои прекрасные двойные тела!
– ...тела!
– А в них несем дважды удвоенное счастье!
– ...счастье!
– Куда мы придем?
– Домо-о-о-ой!
– Что принесем?
– Мир и секрет!
– Что обретем?
– Счастье и ярость!
– Что будет с рохлями и немощными, занявшими дом?
– Уйдут!
– А не уйдут?
– Умрут!
– Кто должен жить?
– Тот, кто желает нам жизни!
– Кто должен умереть?
– Тот, кто не желает нам жизни!
– Кто-о-о-о?
– Все-е-е-е!!! Все!!! Все!!!
– Третье упражнение! Змея в воздухе!
Я глядел на них и глаз отвести не мог, испытывая ужас. Кроме мужчин, здесь были три или четыре женщины, я заметил их только тогда, когда уже и отличить их от мужчин было нельзя почти: только по большей уродливости. Все они стояли, как спортсмены перед тренером на разминке, и делали, в общем, обычные упражнения, какие я тысячу раз видел, да и сам в юности вот так же стоял, и так же руки вперед выбрасывал, и так же торсом крутил, и через нос дышал, и несло от меня потом, и казалось мне в то время, что запах этот - запах здоровья и силы - хорош, что нет лучше запаха пота, и думал я - не будет такого в старости. До старости я не дожил пока, и запах пота опять со мной, я, можно сказать, пропитался запахом пота, но уже не запах это здоровья, совсем другой запах, человеческий только наполовину, запах ярости, силы, злобы неутоленной, запах, от которого корчишься в отвращении и к которому все же тянет...