Метаморфозы вампиров
Шрифт:
Карлсен методично следовал инструкции; кончилось тем, что очистил экран и напечатал алфавит. В инструкциях умалчивалось почему-то о том, что делать дальше. Поискав минут пять, он раздраженно оттолкнул от себя брошюру. В животе глухо заурчало (в самом деле, не мешало бы поесть), но на часах, оказывается, было лишь без четверти двенадцать. Карлсен, хмуро вперившись в экран, сосредоточился на строчке с алфавитом. Убедившись, что ничего не происходит, переключился на «а». Опять безрезультатно; перешел на «z» — и здесь ничего. От всей этой возни Карлсену стало жарко; сняв пиджак, он набросил его на спинку кресла. Нет, с Линдой Мирелли они, по-видимому, пара: с МСС им обоим не по пути. Подавив соблазн отправиться в ресторан на крыше и взять себе коктейль, Карлсен
Минут пять ушло на то, чтобы овладеть трюком. Словами этого не передать. Понятно одно — здесь как-то задействовано одновременное напряжение и расслабление воли, вследствие чего тело на миг насыщается упругим импульсом тепла. Этот импульс, оказывается, усиливает способность удалять буквы, отчего лишь четче улавливается тепло. Одним стойким и продолжительным усилием он стер алфавит целиком.
Когда исчезла «z», Карлсена охватило такое торжество, что захотелось крикнуть Линду. Сдержавшись, он написал: «Игривая лиса перескочила ленивого пса» и строчку удалил с такой легкостью, будто нажал клавишу «Delete». Хотя при этом опять приходилось начинать с последней буквы и строчка ползла влево, поскольку удаление начиналось с противоположного конца. Явно что-то не то, по-другому надо.
— Вы уж извините… — раздался голос Линды Мирелли.
От неожиданности Карлсен вздрогнул: он даже не слышал, как она открыла дверь, настолько поглощен был занятием.
— Извините, что отвлекаю, только на экране у меня что-то такое творится…
— Что именно?
— Слова пропадают и пропадают.
Карлсен следом за Линдой прошел в ее кабинет. Сев на стул, она указала на экран. Через ее плечо, он прочел: «Дорогая миссис Голдблатт будет с 23 сентября по 10 октября в отпуске, и д-р Карлсен был бы признателен…» — На самом деле надо: «Ставим Вас в известность, что Доктор будет с такого-то по такое в отпуске…» Карлсен сосредоточился на «н» — последнем в слове «признателен» — и цепко вгляделся, мгновенно чередуя сосредоточенность и расслабление. — Вот видите, опять пошло-поехало!
— Прошу прощения, это я сделал, — признался Карлсен.
— Вы?
— Похоже, раскусил фокус: стираю теперь буквы. Только не пойму, почему срабатывает на вашем, процессоре. Не может же он улавливать мои волны из соседней комнаты?
— Да нет, откуда. Человек сказал, у него мощность всего ничего.
Карлсен качнул головой.
— Тогда почему на вашу машину действует? Как-то, может, закольцевались…
— Понятия не имею, как.
— А ну давайте-ка ваш аппарат ко мне в кабинет.
Процессор с кисейно-тонким экраном весил легче дамской сумочки. Линда, подхватив, внесла его к Карлсену, в кабинет и поставила рядом с его процессором.
Карлсен снова напечатал: «Игривая лиса перескочила ленивого пса». Сосредоточился на последней букве, скомандовал стереться. Через несколько секунд предложения как не бывало, а вместе с ним и того, что на соседнем экране; уцелело лишь «Дорогая миссис Гол…»
— Ну вот, точно закольцованы! — рассмеялась Линда.
— Вздор какой-то. Если только…
— Что «только»?
Поворачиваясь, он случайно скользнул лицом по сеточке ее платья. В этот миг смутная догадка подтвердилась. Внутреннее тепло передалось вдруг в область паха, вызвав острый трепет желания. Неизъяснимо чувствуя, что поступает совершенно приемлемо для них обоих (все равно что снять нитку у нее с рукава), Карлсен приник губами к ее соску. Она резко, прерывисто вдохнула, притиснув при этом его голову к своей груди. Карлсен языком ласкал сосок через полупрозрачную ткань. «Дурень,
Поза была на редкость неудобной. Карлсен, поднявшись, взял Линду на руки, мельком глянув ей через плечо, не видно ли их в окно. Опасение, безусловно, глупое: ближайшее здание отстояло на полквартала. Он был выше дюймов на девять, а то и больше, и ей приходилось стоять на цыпочках, чтобы дотянуться. Правой рукой она пригибала ему голову, в то время как левая скребла наманикюренными ноготками по ставшим тесными брюкам. Чувствуя, что Линда уже нащупывает замок ширинки, Карлсен, с трудом унимая желание, сдавленно произнес:
— А как же… жених?
Имени он не помнил. Но посмотрел ей в эту секунду в глаза и понял: слова бесполезны. Линда была будто в трансе: глаза закатились, зрачки и радужка едва видны из-под век. Когда она, упав на колени, потянула вниз замок ширинки, он хотел воспротивиться, но она настойчивым движением высвободила его набрякший член наружу и, поднявшись, опять обхватила Карлсена за шею, нежно, но прочно обжимая другой рукой его жезл. Несмотря на возбуждение, какая-то часть в нем невозмутимо взирала на происходящее словно со стороны, отмечая любопытное отсутствие всякой скованности, которая, учитывая обстоятельства, непременно свела бы уже желание на нет. Вместо этого тело сейчас вело себя совершенно обособленно, изнывая от нестерпимого, насквозь плотского желания, непристойного, как тяга к порнографии.
Они, как лунатики, придвинулись к дивану. Линда была настолько возбуждена, что не отпускала губ даже когда они ложились, невольно стукнувшись при этом зубами. Чуть привстав над ее зовущим телом, Карлсен обеими руками поднял подол платья, стянул прикрывающие лобок миниатюрные трусики и, отстранив ее внезапно податливую руку, вошел глубоко и сразу. Она была так влажна, что само проникновение почти не ощутилось, но вместе с тем ощущение пробило такой искрой, что Линда резко втянула воздух, словно от боли.
Когда их тела пришли в неторопливое, размашистое движение, удовольствие постепенно достигло такой интенсивности, что все усилия сводились теперь, в основном, к тому, чтобы продлить его, по возможности, сдерживая самый пик. Такая лихорадочная и отрешенная чувственность не бередила Карлсена, пожалуй, со времен эротических фантазий юности. Одновременно с этим та, отстраненная его часть, словно зависла над диваном, бесстрастно разглядывая поднятый подол со вкусом выбранного ситцевого платья, и сиротливо лежащие голубенькие трусики. Всплыла и другая картина: как Линда только еще приходит устраиваться на работу — в эффектном сером костюме, каштановые волосы собраны в строгий хвост, лишь чулки намекают на скрытую сексуальность. Пикантность контраста чуть не привела наслаждение к преждевременному концу, и Карлсен спешно погасил сбивающие с равновесия мысли. Вновь сосредоточившись спустя секунду на теле, Карлсен поймал себя на том, что удовольствие у него сдабривается непонятным оттенком агрессивности (что удивительно: любил он всегда нежно, вкрадчиво). А тут, непонятно откуда взявшись, Карлсена стало разбирать желание стиснуть ее, исхлестать, истязать плоть. Влажные губы показались вдруг ненавистными, так что нестерпимо захотелось оторваться от них и впиться зубами ей в шею, и кусать, кусать, пока не пойдет кровь. Вместо этого Карлсен прикусил Линде нижнюю губу и наддал так, что чуть не вытолкнул из-под себя. В самый пик неистовства он успел проникнуться ощущением, что распростертое внизу тело — жидкость, которую он жадно, всем своим существом впитывает, утоляя жажду, какой раньше у себя и не подозревал. Линда, вытеснив натужный стон, внезапно обмякла у него в руках. «Вот так, видно, и убийца кончает жертву», — мелькнуло в уме. Он ткнулся лицом в выбившуюся у нее из-под головы, мокрую от пота подушку. У самого череп — как гулкий подвал, где только что грохнули электрическую лампочку…