Метель

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

МАРЬЯ ГАВРИЛОВНА, или МАША — бледная девица семнадцати лет

ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА, её мать

ГАВРИЛА ГАВРИЛОВИЧ, ее отец

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ, поручик

ДРАВИН — корнет в отставке, 40 лет

К.И.Т. — подруга корнета, пожелавшая остаться

СВЯЩЕННИК

БУРМИН — молодой гусарский полковник

МОЛОДЦОВ

НАСТЯ — горничная

ПРИСЛУГА

Ох, судьба, судьба, судьба! Вне всяких сомнений, ты самая загадочная дама на свете. Самая загадочная и самая непредсказуемая. Ты вплетаешь в наши скромные стези такие свои иронии, что они оборачиваются питательной пищей для пылких умов художников слова. Иной раз и не понять: шутишь ли ты иль осыпаешь нас своими странными капризами с каким-то особым, непонятным умыслом.

А может быть, тебя и вовсе нет?

Нет, есть!

Знаю, есть. Иначе твоей жестокости не было бы иного объяснения.

Эх, судьба, судьба, судьба…

К.И.Т. (Громко). Он?!

МАША. О, нет же! Это не он. Не Володя… Володя совсем другой.

К.И.Т. (Разочарованно.) Жаль… Как жаль. Этот очень даже ничего. (Задумчиво.) Красивый, живой, энергичный, как шампанское. Я бы вам завидовала, милая, если бы это оказался ваш Владимир Николаевич. Ой, как бы завидовала! Жаль, что это не он… С другой стороны, чем черт не шутит — с другой стороны мне не придется отбивать его у вас. (Смотрит на гусара горящим взором.) Ведь так?

МАША. Что?

К.И.Т. О! Я вижу, вы витаете в облаках, милая. Неужели, всерьез влюблены? Если это так, то я за вас безумно рада. Вернее, за нас, потому как, по всей видимости, я тоже скоро вознесусь на небеса.

МАША. О чем вы?

К.И.Т. О любви, глупенькая, о любви! Похоже, это чувство вновь посетило меня.

МАША. Я не понимаю вас?

К.И.Т. Боже, вы совсем потеряли голову. Как это мило, как прелестно, как очаровательно. Неужели, и со мной такое будет? Неужели в скором времени, и я точно также буду парить в поднебесье и не понимать смысла простых слов. Как это, должно быть, чудно…

МАША. Помилуйте, о чём вы?

К.И.Т. Я влюбилась, Марья Гавриловна! Влюбилась только что, прямо здесь, в доме вашего батюшки!

МАША. В кого?

К.И.Т. В того самого корнета, о котором минуту назад мы с вами говорили.

МАША. Но он же…

К.И.Т. Да, да, вы правы. Он не совсем молод, но разве любовь имеет право влюблять нас только в молодых? К тому же, среди сегодняшних кавалеров он самый юный. Может быть, не телом, но душою уж точно. Вы только поглядите на него, милая! Боже! Сколько в нём жизни! Шампанское! Настоящее французское шампанское! Веселое, игристое… И сладкое. Я буду счастлива, если ваш Владимир Николаевич окажется таким же.

МАША. Господи, тише!

К.И.Т. Чего вы боитесь, глупенькая?

МАША. Я не боюсь. Просто… (Смотрит на двери).Ну где же он?

К.И.Т. Да, это престранно. Быть может, он вовсе не испытывает к вам ответной склонности.

МАША. Прекратите! (Повернулась в сторону карточного стола, встретилась взглядом с Прасковьей Петровной.) Кажется, я понимаю, в чем здесь дело…

К.И.Т. Молчите. Он идет в нашу сторону.

МАША. Кто?

К.И.Т. Корнет… (Нервно обмахивается веером).Если он пригласит вас, я отравлюсь.

МАША. Что вы такое говорите?

К.И.Т. Тсс… (Нарочито громко.)И как же называется та книга?

МАША (шепотом). Какая книга?

К.И.Т. Играйте, Боже мой! Так как, вы говорите, называется та книга?

МАША (разволновавшись.) Я… я… я не помню.

ДРАВИН. Разрешите представиться: отставной корнет Дравин. Прошу любить и жаловать. Впрочем, жаловать не обязательно.

К.И.Т. Отчего же так?

ДРАВИН. От того, пожалуй, что жалование — есть гонорар за труды чиновника, а гонорар за труды офицера — любовь.

К.И.Т. Как мило вы говорите. Верно, прочитали у Аристотеля?

ДРАВИН. Нет, у его правнука корнета Дравина.

К.И.Т. Помилуйте, вы грек?

ДРАВИН. Только в особых случаях.

К.И.Т. В каких именно?

ДРАВИН. Ну… допустим, когда я имею намерения пригласить на вальс какую-нибудь очаровательную особу.

К.И.Т. (потупив глазки). И с кем же вы хотите танцевать? Нас здесь двое.