Шрифт:
Василий Сигарев
Парфюмер
Действующие лица:
Жан-Батист Гренуй
Женщина
Девочка
Луизетта
Лаура
Запахи людей
«В городах того времени стояла невообразимая вонь. Улицы воняли навозом, дворы воняли мочой, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни — скверным углем и бараньим салом; гостиные воняли слежавшейся пылью, спальни — грязными простынями, влажными перинами и остро-сладкими испарениями ночных горшков. Из каминов несло серой, из дубилен — едкими щелочами, со скотобоен — выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестираным платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов — луковым соком, а их тела, когда они старели, начинали пахнуть старым сыром, и кислым молоком, и болезненными опухолями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах…» Воняло всё. Всё, что может вонять. Но никто не замечал этого. А если замечали, то не могли понять, потому что… А почему? Они не знали.
ЗАПАХ ПЕРВЫЙ
Длинная деревянная лестница ведет к двери подвала в доме на улице О-Фер. Сотни крыс копошатся на этой лестнице, словно в ожидании какого-то близкого события. Может быть, пиршества, а, может… В темноте горят сотни пар красных глаз. Не моргают. Ждут. И воняют…
А еще воняет гнилью и какой-то страшной болезнью. И землёй.
Лестница скрипит, крысы настораживаются. Красные огоньки глаз вспыхивают и гаснут, как угли в очаге.
По стене скользит бледный свет свечи.
Появляются две женщины.
Одна воняет менструальной кровью, другая рыбой, что, впрочем, очень схоже.
Юбки ползут по лестнице, шелестят, цепляются за грубое дерево. Крысы нехотя расступаются, образую коридор.
Та, что воняет рыбой, беременна.
ВТОРАЯ. Сюда, мадам.
МАДАМ. Да…
ВТОРАЯ. Мадам знает, что услуга доктора будет стоить целый франк?
МАДАМ. Да…
ВТОРАЯ. И мадам не жалко целый франк?
МАДАМ. Нет…
ВТОРАЯ. Первый раз вижу мадам, которой не жалко целый франк… Целый франк это огромные деньги. За него могут убить даже взрослого мужчину, если найти нужного человека… Осторожно, мадам, здесь животные эти. Их много. Могут того…
МАДАМ. Да…
ВТОРАЯ. Сюда, мадам.
МАДАМ. Да…
ВТОРАЯ (задумчиво). Да… мадам не жалко целый франк. Целый франк это огромные деньги…
Это Северина и мадам, господин доктор…
Дверь открывается. Показывается иссушенное лицо старика. Он улыбается беззубым ртом. От него пахнет землёй.
Это Северина и мадам, господин доктор… И мадам не жалко целый франк.
ДОКТОР. Мадам принесла его? (Потирает руки.)
МАДАМ. Кого?
ДОКТОР. Франк! (Идиотски смеётся.)
СЕВЕРИНА. Где он?
Мадам роется в юбках. Достаёт монету.
Глаза крыс на лестнице вспыхивают.
Глаза доктора и Северины тоже.
Доктор пищит, потирает руки, лицо.
ДОКТОР. Сюда, мадам. (Пропускает гостей в комнату. На нем задубевший фартук, как у мясника, в руке газета.)
СЕВЕРИНА. Сюда, мадам…
В комнате горят несколько ламп. Они освещают серую кровать, заваленную газетами, и страшное металлическое кресло в центре. Под креслом стоит деревянный чан сливового цвета.
ДОКТОР (ходит вокруг мадам, осматривает её живот). Мадам нужно раздеться…
СЕВЕРИНА. Мадам нужно раздеться…
Смеются.
ДОКТОР. До конца…
СЕВЕРИНА. До конца…
ДОКТОР (вдруг кричит). Прекрати передразнивать меня, глупая девка!!!
СЕВЕРИНА (вздрогнув). Я…
ДОКТОР. Молчать!!!
Северина обиженно опускает голову.
Мадам нужно раздеваться до конца.
Мадам снимает нижнюю сорочку. Стыдливо прикрывает грудь и лобок под огромным животом. В руке, прикрывающей лобок, сверкает франк.
ДОКТОР. Господин доктор видит, что мадам уже долго носит этот груз в своём чреве?
МАДАМ. Четыре месяца…
ДОКТОР. Мадам обманывает господина доктора?
ДОКТОР. Это так, мадам?
МАДАМ. Почти шесть…
ДОКТОР. А господину доктору кажется, что это восемь месяцев. Так?
Почему же мадам не хочет подождать еще один месяц и отвезти этот груз на Кладбище Невинных?
МАДАМ. Я плачу вам франк. (Демонстрирует монету.)
СЕВЕРИНА. Целый франк…
ДОКТОР. Кто отец?
МАДАМ. Я плачу…
ДОКТОР. …целый франк. Господин доктор знает. (Примирительно.) Мадам читает газеты?
МАДАМ. Я не умею…
ДОКТОР. Мадам не умеет читать. Какая жалость. Газеты это величайшее изобретение, мадам. Мадам обязательно должна послушать… (Подходит, раскрывает газету.) Это что-то божественное… Вот… Слушайте, мадам. (Читает.) «Чиновник Ц., 50 лет, высокого роста, мускулистый, происходит от здоровых, по его словам родителей». Так… Так… Вот… «Ц., как он уверяет, никогда не онанировал. С юных лет страдает ночными поллюциями, не связанными с представлениями о половом акте, но только…» Это не то. Вот. «Хорошенькая женщина с пышными формами, и в особенности с красивой правой ногой, в состоянии была, когда она сидела, привести его в сильнейшее возбуждение. Его неудержимо влекло предложить себя в качестве сиденья; его восхищала мысль, что ему будет позволено держать на себе такую массу чудных красот». А! Каково?! Божественно! Эти газеты! Теперь они очень в моде во Франции! Или вот… «Купец В., от времени до времени, в особенности в дурную погоду, обнаруживал следующее влечение. Он подходил на улице к первой проститутке и приглашал её зайти с ним в сапожную лавку, где покупал ей самую красивую пару лакированных ботинок, но с условием, чтобы она их тотчас надела и шла в них по мостовой до тех пор, пока они не покроются совершенно грязью. После того он отправлялся с нею в гостиницу и, едва успев зайти в номер, бросался к её ногам и вычищал губами приставшую к обуви грязь, что доставляло ему необычайное наслаждение. Очистив этим своеобразным способом ботинки, он вручал девушке соответственный гонорар и отправлялся домой». А?! Каково, мадам? Это всё газеты! Господин доктор может читать одну семь раз подряд. Или вот… (Вдруг начинает лизать ей грудь, живот, шею.) Мадам благоухает рыбой… Мадам разделывает рыбу на рынке? (Лижет.)