Метка
Шрифт:
Но однажды правда вышла наружу. Те, другие, хранили такие ужасные тайны, что не смели наносить их на кожу. Всё началось с мелочей: если платье шила портниха с пустой кожей, на нём расходились швы – скверная работа. Письма и посылки приходили к адресатам вскрытыми, а значит, пропало доверие к почтальону с пустой кожей. Пустой пекарь продавал заплесневелый хлеб, пустая учительница в школе учила детей лгать, пустой врач выписывал лекарства, от которых становилось только хуже. Пустые заявляли, что им не нужно наносить знаки на кожу, чтобы хранить души в чистоте. Они называли себя праведниками, добродетельными людьми. Однако их поступки говорили совсем о другом. Тщательно спланированное восстание пустых показало их истинные цели. Они
Миновало столько времени, что мы забыли все страхи. Конечно, слухи не прекращались. В школе болтали, как чей-то дядя или отец или ещё какой-то родственник собственными глазами видел в городе пустого, разгуливавшего по ночным улицам.
– Он был совсем как привидение. Его кожа светилась, он крадучись обходил дом Юингов, собирался пролезть внутрь. – Такие россказни слышались часто. Школьные пересуды о пустых вызывали только смех, но дома, ночью, глядя на задёрнутое шторами окно, я не раз старалась убедить себя, что шорохи снаружи – всего лишь шум ветра.
– А ещё бывает, ученик не приходит в школу в понедельник и больше никогда не приходит, и никто о нём ничего не знает. Значит, до него добрались пустые.
Пересказывая подобные истории, мы визжали от сладкого ужаса, притворялись, будто просто шутим. Но по ночам, съёжившись под одеялом и страшась уснуть, я тряслась, как заяц. Сворачивалась калачиком, чтобы пустые не схватили меня за пятки, следила, чтобы ни один палец не высунулся наружу. Страшные рассказы о пустых преследовали меня, не давая покоя.
– Пустые приходят по ночам красть души. Утром на подушке родители найдут лишь пёрышко – знак, что ребёнка забрали пустые.
Мне было десять лет, когда пропала моя собака Амити. Обычно она не пряталась, надолго не убегала. Мы искали повсюду, прочёсывая окрестности день за днём, неделя за неделей. Я расклеила объявления, мы опрашивали всех знакомых и незнакомых, не встречалась ли им рыжая собака. Месяц спустя, бродя по рощице неподалёку от школы, я поскользнулась и съехала в неглубокий овраг. Там, среди листьев, я разглядела на земле ошейник Амити. Собака пропала бесследно, только к красному кожаному ремешку прилипло несколько блестящих перьев. Папа тогда велел не выдумывать чепухи, уверял, что собака ввязалась в драку, но я-то знаю: её забрали пустые. Я до сих пор скучаю по моей Амити.
Темно, ветер свистит, в раму моего окна бьются ветки деревьев. Страшные мысли всё кружатся, не желают уходить. Приказываю себе прекратить всякие глупости, давно пора повзрослеть. Но предостережения мэра Лонгсайта вспоминаются сами собой. Пустые действительно нам угрожают. Мотылёк влетел в ловушку из моих ладоней, он несколько секунд бьётся там и замирает. Приоткрываю локтем окно и выпускаю маленького летуна на волю, но серая бабочка камнем падает вниз. Она погибла, не дождавшись освобождения. Вытираю ладони о брюки. Совсем поздно. Переодевшись в пижаму, забираюсь под одеяло и закрываю глаза.
Думаю о папе, о его душе, заточённой в неизвестности в ожидании взвешивания и суда.
Думаю о Конноре, том человеке, которому поставили на площади знак, о его взгляде за мгновение до укола иглы чернильщика.
Думаю о Белой Ведьме и грозных словах предупреждения мэра Лонгсайта.
Думаю об огне правосудия, который пылает день и ночь, пылает вечно.
Лампа всё горит. Наконец я проваливаюсь в сон.
Мне снится, будто я в больнице. Лежу на кровати,
Я теряю не кровь, а чернила татуировок. Оглядываю свою кожу. Я совершенно голая. Меня прежней больше нет. Выдёргиваю из руки иглу.
Просыпаюсь, скованная страхом, и не могу перевести дыхание. Скидываю пижаму и встаю перед зеркалом – убедиться, что мои знаки по-прежнему со мной. Поворачиваюсь спиной, чтобы рассмотреть каждое имя на семейном древе. Удивительно, как мало на моей коже знаков. Я прожила на свете шестнадцать лет, но что из этого можно увидеть и прочесть? Умри я сегодня – и моя книга будет такой же, как у любого моего ровесника. Только имена будут другие и ещё какие-то мелочи, но всё остальное…
До сих пор историю для меня выбирали другие. Так хочется заполнить каждый сантиметр кожи чем-то важным, ничего не упустив, – всё прекрасное, что я видела, имена моих друзей, ну хотя бы Верити, имя моего первого возлюбленного. Первая любовь. От этих слов тянет рассмеяться. Нет у меня никакого возлюбленного, не о чем ставить знак на коже. Кому я нужна!
Конечно, о мальчишках в школе и говорить нечего. Ну был один, из-за которого я краснела и старалась соорудить нормальную прическу, всё мучилась, не слишком ли я тихая да не слишком ли умная. Но по-настоящему мне никто не нравился. И я точно знаю, что и я никому не нравилась. Наверное, я единственная шестнадцатилетняя девушка на земле, которая никогда ни с кем не целовалась.
В зеркале отражаются полоски растяжек на бёдрах, бледная кожа. Мне слишком часто говорят, что бледность – это аристократично, что мне повезло. Но моя бледность неправильная, не алебастровая бледность красавиц, а сероватая, бесцветная. У меня вообще всё неправильно. Грудь слишком маленькая, чтобы сказать о себе «фигура с изгибами», а бёдра слишком широкие, чтобы назвать меня стройной. Лицо слишком неправильное для симпатичного и слишком обыкновенное, чтобы врезаться в память. Волосы слишком прямые для кудрявых и слишком волнистые для прямых. Не важно, сколько раз я даю себе слово отрастить их подлиннее, всё равно надоедает, и я снова прошу подстричь меня покороче. Никто по доброй воле не выкрасил бы себе волосы в мой оттенок – мышино-коричневый, тут уж сомневаться не приходится. Вот глаза мне нравятся – синие. Но красивой меня всё же не назвать. На груди появилась новая фиолетовая полоска растяжки – вот пакость! Пытаюсь растереть эту ползучую ниточку. Какая несправедливость! Груди практически нет, а растяжки есть. Откуда они только берутся?
Тело предаёт меня, выдаёт меня настоящую любому, кто посмотрит, меня – такую неправильную. Но всё это не важно. Чёрные и серые линии рисунков и знаков постепенно покроют моё тело. Я стану другой. Через боль и кровь татуировки изменят меня.
Мне есть что рассказать миру.
Совсем светло. Вот и утро. Скоро придёт Верити, будем готовиться к экзаменам. Натягиваю коричневые укороченные брюки, из-под которых выглядывают мои любимые полусапожки из мягкой кожи. Бирюзовая блузка досталась мне от Верити. Простого покроя, с пуговицами у воротника, достаточно длинная, чтобы скрыть бёдра. Хорошо, когда подруга выше ростом! Дважды оборачиваю вокруг талии оранжевый пояс и крепко завязываю его впереди. Спрячусь под одеждой, и никто меня не прочтёт. Может быть, если моей почти пустой кожи будет не видно, окружающие придумают мне более интересную историю, чем есть на самом деле.