Метод супружества
Шрифт:
Приходит понимание. Я пялюсь на него — на его напряженную позу, на то, как он избегает смотреть мне в глаза, на исходящее от него напряжение, на новые морщины у него на лбу.
Он выглядит чертовски несчастным.
— Почему не уйдешь? — спрашиваю его.
Челюсть Кипа дергается.
— Что ты имеешь в виду?
Я кладу руки на столешницу, наклоняюсь вперед и пристально смотрю на него. Ни за что не стану избегать зрительного контакта, как этот бесхребетный придурок.
— Очевидно, это пытка для тебя, — говорю я. — Ты не очень хорошо скрываешь свою ненависть
Я уже бесчисленное количество раз подумывала о том, чтобы сделать то же самое. Зашла так далеко, что даже договорилась о встрече с адвокатом. Но передумала в последнюю минуту. Если бы я развелась с ним, то, скорее всего, подожгла бы заявку на получение грин-карты и свои шансы остаться здесь. Следовательно, вернулась бы в страну, где у меня нет друзей и, возможно, бывший муж, затаивший обиду — в последний раз, когда он разговаривал со мной, то пообещал убить — беременная и без особых перспектив.
Как бы сильно я не хотела жить с этим сварливым ублюдком и продолжать теперь уже болезненную сделку, у меня нет вариантов.
Теперь мне нужно думать о ребенке, который собирался выжить в «негостеприимной среде» моей утробы.
Кип, вероятно, тоже думал об этом. Я не умею читать мысли, но уверена, что именно это увидела на его лице в тот момент, когда рассказала ему. Убежать. Бросить меня.
Но он этого не сделал.
Он вернулся, чтобы совершить благородный поступок.
Ну, почти благородный поступок.
И это сбивает меня с толку. Я знаю, что он человек слова, что обязывает его ко многим вещам, таким как этот брак. Но опять же, беременность и пожизненная ответственность за ребенка не входили в первоначальное соглашение.
— Развод не обсуждается, — говорит он напряженным голосом. — Я никуда не собираюсь уходить. По крайней мере, не сейчас.
— Конечно, — говорю я. — Пока я не рожу.
Его рука сжимается в кулак поверх блокнота. Он гребаный сгусток ярости. Клянусь, если я поднесу его слишком близко к огню, он взорвется к чертовой матери.
— Просто запиши это в гребаный блокнот, — ворчит он и мчится прочь.
— Еще двадцать две недели, — говорю я себе, хватая пакет с чипсами, откидываясь на спинку стула и чертовски ненавидя себя за то, что теперь мне захотелось вегетарианской лазаньи.
Глава 13
«Запеканка дорито»
Хотя это идет вразрез со здравым смыслом и всеми правилами, касающимися обиды на придурковатых папаш, я написала пожелание в гребаном блокноте.
Это не моя вина.
Я три месяца извергала гребаные кишки и выживала на спрайте, тостах и крекерах «Ритц». Мне нужно многое наверстать. К тому же голод, который я испытываю, живет сам по себе. Малышу наплевать на обиду, которую я затаила. Все, что его заботит, —
Он приготовил. Все, что было написано в списке. Даже то малоизвестное дерьмо, которое я написала просто для того, чтобы поиздеваться.
Мы с Норой едим запеканку «Дорито», которую он оставил в холодильнике сегодня утром. Я не видела, как он готовит — рассчитывает время, как фокусник, — но в холодильнике теперь всегда есть еда. Он переполнен. И не только тем барахлом, которое я заказываю. Здоровая еда там тоже есть.
Ягоды — все вымытые и в цветочных коробочках для хранения, которые я купила с благими намерениями мыть фрукты, потому что читала обо всех пестицидах, которыми эта страна опрыскивает овощи, но потом забыла о них или была слишком ленива. Морковные палочки. Маленькие кусочки омлета, которые выглядят — и на вкус точь-в-точь — как в Starbucks.
Я ем лучше, чем когда-либо в жизни. И благодаря этому, а также волшебству второго триместра, снова чувствую себя человеком.
— Могу говорить всякую чушь о многих блюдах американской кухни, но эта запеканка — одно из величайших достижений вашей страны, — говорю, отодвигая свою тарелку и с завистью глядя на бокал вина, который я уговорила Нору выпить.
— Тебе не обязательно оставаться с ним, — говорит она, хмуро глядя на тарелку, которую только что вымыла. О мастерстве Кипа многое говорит то, что две женщины, затаившие на него злобу, принципиально не могут отказаться от его стряпни.
— С Кипом? — притворяюсь невежественной. Конечно, я знаю, о ком она говорит. В моменты, когда она говорит о Кипе, у нее появляются особое выражение лица и тон. Ее губы плотно сжимаются, брови хмурятся, ноздри раздуваются. Но она старается не говорить о нем или с ним самим. Но Нора физически неспособна полностью игнорировать человека. Поэтому, она здоровается с ним и изо всех сил старается не хмуриться.
Он почти не показывается, когда она здесь.
И когда ее нет тоже.
— Да, с Кипом, — морщит нос, произнося его имя так, словно оно оскорбительное. — Ты можешь вышвырнуть его вон. Разведись с ним.
Я не прочь. Если бы ситуация была обратной, и моя лучшая подруга вышла замуж, залетела, а ее муж стал вести себя как полный придурок, я бы подожгла его машину.
Тогда я бы посоветовала ей развестись с ним.
Как будто это легко.
Да даже обычный развод — непростое дело.
Если бы существовала такая вещь, как обычный развод.
— Я не могу выгнать его или развестись с ним, — честно говорю ей, рассматривая противень запеканки.
— Можешь, — возражает она. — Если ты беспокоишься о том, что станешь матерью-одиночкой, то не надо, потому что я буду рядом с тобой.
— У тебя есть дочь, — отмечаю я, кивая на ребенка, спящего в автомобильном кресле, которое стоит на кухонном столе. — Ты вроде как должна сосредоточиться на ней. На бизнесе.
— Я могу делать многое одновременно, — говорит она. — Чтобы вырастить ребенка, нужна целая деревня. Ты была рядом со мной на протяжении всей беременности и родов. Что было отвратительно.