Методика Наюгиры
Шрифт:
Он и добрался до неё, откинул покрывало и одеяло, критически поглядел на простыню, даже пощупал, поморщился для порядка и лёг, ещё раз сладко зевнув. Натянул одеяло на голову – видимо, дневной свет мешал ему уснуть. И задышал равномерно.
Минут пять прошло. За это время Кромин успел медленными, сантиметр за сантиметром, движениями – такими, что одеяло оставалось неподвижным – вынуть из кармашка пижамы и перенести к глазам тонкую пластинку, вроде кредитной карточки. На самом же деле любой врач опознал бы в ней всего лишь сердечный стимулятор, простенькую электронную штучку.
Опознал бы врач – и ошибся. Хотя это тоже была электроника, но совсем другая; временами, впрочем, тоже способствующая сохранению здоровья. Держа её перед глазами (лежал Кромин на правом боку, повернувшись лицом к стене), нажал одну из четырёх кнопок, что находились в нижней части пластинки. Кнопка зажглась тусклым белым огоньком. Порядок. Он нажал вторую. И она тоже засветилась – но не так сразу, и огонёк её был куда тусклее. Однако был всё-таки. «Далеко они его загнали, – подумал Кромин о профессоре Горбике. – Наш этаж вроде бы третий – точно, третий, а он где-то – под самой крышей. Но тем не менее он в порядке, и багаж тоже получил».
Теперь можно было и в самом деле поспать в ожидании дальнейших событий. Кромин и уснул – быстро и спокойно.
Спал он долго и безмятежно; никто не потревожил его весь остаток дня и всю ночь, а сам он не проснулся ни разу, хотя дни здесь были на четверть длиннее привычных, земных, и ночи соответственно тоже. Столь долгое бездействие было для Кромина необычным; не исключено, что такой глубокий сон чем-то поддерживался – излучением нужной частоты, быть может. Зато проснулся он свежим, бодрым, хорошо отдохнувшим и готовым к действию. Попытался вспомнить, что ему снилось – с этого Кромин обычно начинал свой день, к снам он относился серьёзно, – но память ничего не подсказала. Наверное, сон был слишком глубоким. Кромин решил не придавать этому большого значения, хотя какой-то маячок в подсознании так и остался включённым и не позволял забыть о пусть и лёгком, но всё же сбое в управлении сознанием.
Когда у двери прозвучал нежный, мелодичный звонок, предупреждавший, как Кромин сразу догадался, что кто-то намерен нанести ему визит (то было именно предупреждение, вряд ли кто-нибудь собирался испросить его разрешения, поскольку дверь открывалась только снаружи), Кромин успел уже проделать все утренние процедуры и одеться. Из вежливости он облачился во всё то, что было им выдано вчера, хотя с большим удовольствием воспользовался бы своими, привезенными с Земли вещами. Если он чего-то и не успел из утренней программы, так это – послать в адрес своих товарищей проверочный сигнал, как сделал это накануне перед сном; но в этом большой беды не было: и Горбика, и Изольда он рассчитывал увидеть за завтраком, время которого, по его ощущениям, настало. С ничего не выражавшей улыбкой на губах, обязательной при официальных контактах, Кромин вышел в просторную прихожую и остановился как раз в тот миг, когда дверь начала, как было здесь принято, уходить вверх.
На пороге стоял тот самый, в белой рубашке, что встречал их вчера, и так же его сопровождало двое; только на этот раз то были не рабочего вида ребята с отсутствующим взглядом и в зелёных воротничках, но совсем другие: два человека в таких же алых мантиях и цилиндрах, в какие вчера облачили Горбика перед тем, как увезти куда-то за несколько километров. Они шагнули вперёд все разом, как по команде. И распорядитель сказал:
– Разрешите приветствовать вас, доктор Кромин, и выразить надежду, что вы хорошо отдохнули после столь нелегкого путешествия.
Продолжая всё так же официально улыбаться, Кромин кивнул и ответил:
– Благодарю вас; всё было чудесно, и я чувствую себя великолепно.
И только тут сообразил, что прекрасно понял всё то, что сказал ему вошедший, а тот, в свою очередь, ничуть не хуже разобрался в его ответе. Иными словами – что распорядитель заговорил с ним на терране, легко и свободно, без малейшего акцента, и даже интонации его, вся манера разговора показались очень знакомыми.
Да, конечно: потому что то были интонации и манера профессора Горбика, который для того и прибыл сюда, чтобы познакомить наюгиров с доселе неведомым им языком Терры.
– Я просто потрясён, – выразил Кромин вслух своё удивление.
Да это, наверное, можно было понять и по выражению его лица – хотя оно изменилось лишь на миг, и чтобы уловить это мгновенное изменение, следовало быть специалистом; здесь же если такие и имелись, то вряд ли разбиравшиеся в земной вазомоторике. Однако Кромин и не собирался скрывать удивления: не изумись он, это показалось бы неестественным, а он ведь был человеком откровенно-простодушным – или, во всяком случае, таким ему следовало выглядеть.
– Неужели вы способны за один день – да нет, что я, – за одну ночь до такой степени усвоить язык – далеко не самый простой на свете! И фонетика, и интонации, не говорю уже о словаре. Воистину, у вас потрясающие способности!
Белорубашечный улыбался с достоинством, как человек, сознающий, что хвалят его по заслугам. Но когда все они прошли в первую из комнат, которая вполне могла служить гостиной, уселись в кресла и распорядитель заговорил – смысл его слов оказался противоположным:
– Нет, уважаемый доктор, я никак не могу принять на свой счёт ваше восхищение: мои способности ничуть не поднимаются над средними – во всяком случае, в области языков. Нет, нет. Дело не во мне и ни в ком из нас; дело в методике усвоения. – Он дважды кивнул, совсем как терранин, хотя – по наблюдениям, сделанным другими людьми в другое время – это движение головой как знак согласия не было свойственно наюгирам. – Эта методика передачи знаний в любой области практикуется в нашем мире уже многие столетия, и о её результатах имели возможность судить представители многих цивилизаций – всех, с кем мы устанавливали нормальные отношения. Замечу попутно: мы устанавливаем их далеко не со всеми, ни в коем случае не со всеми… Теперь пришла ваша очередь испытать наши способы и оценить их по достоинству, и решаюсь уверить вас заранее: у вас овладение нашей наюгирой – а ведь именно за этим вы прибыли сюда – вряд ли потребует больше времени, чем ушло у меня на детальное ознакомление с терраной, вашим прекрасным языком.
– Просто не могу поверить!
Кромин сказал это совершенно искренне.
– Придётся, друг мой, придётся!
Хоть бы раз он сбился, остановился в поисках нужного слова, неправильно построил фразу… Но нет: говорит совершенно, как Горбик. Куда лучше, наверное, чем сам Кромин.
– Конечно, – сказал Кромин вслух, – я всегда был самого высокого мнения о профессоре Горбике как о преподавателе. Но ведь получается, что за эту самую ночь он успел овладеть этой вашей методикой и тут же воспользоваться ею, чтобы передать вам свои знания! Что, она настолько проста?
– В ней действительно нет ничего сложного. Да, собственно, преподавателю и не приходится овладевать ею специально, это происходит как бы само собой… Да, кстати, о преподавателях: эти два господина, оказавшие мне честь сопровождать меня к вам, – они тоже преподаватели, как и профессор Горбик, и смею заверить – прекрасные знатоки наюгиры, как литературной, так и просторечной, и так далее. Тот, что сидит справа, передаст свои знания вам, доктор Кромин, второй же – вашему коллеге, доктору Изольду. Собственно, я и пригласил их посетить вас, чтобы вы познакомились, посмотрели друг на друга…