Метресса фаворита (сборник)
Шрифт:
Была у меня законная жена, но да была и сплыла, об ней и говорить-то неприятно. Раз в месяц положенное содержание в Липные Горки шлю и никогда не пишу. Есть… была любимая женщина, краше которой во всем белом свете нет, единственное мое сокровище, не просто полюбовница, а единственный в мире человек, с которым я всегда мог поговорить по душам. Сердце раскрыть.
Да, по службе меня ревновали мои же сверстники и люди постарше, гадости шептали, пытались перед Павлом Петровичем, потом перед Александром Павловичем доброе имя Аракчеева в грязи вывалять. Не вышло, добрались-таки, дождались, когда я по делам служебным был вынужден уехать и… По самому дорогому, по самому больному. Настя! Двадцать пять лет жизни с тобой! Как же так, милая
Бедная моя, как представлю, что с тобой такое сотворили, нелюди проклятые…
Ах, Миллер, чертов доктор, что за отвар мне дал? Что всю душу до последней ее крупицы вынимает, ах, Настенька…
Глава 6. Первый допрос
48
Имеется в виду первый владелец Грузино А. Д. Меншиков, светлейший князь Ижорский.
49
Державин Гавриил Романович (1743–1816) – поэт, действительный тайный советник в отставке (с 1803 г.); сосед Аракчеева по новгородскому имению.
– Итак, сколько комнатных девушек было у Настасьи Федоровны? – начал Псковитинов, расположившись в кресле своей новой гостиной.
– Ровно четыре, – с готовностью сообщил Федор Карлович. – Прасковья Антонова, 21 год, Татьяна Аникеева, 24 года, Аксинья Семенова [50] , 30 лет и Федосья Иванова [51] , 21. Любопытный факт, на момент совершения убийства Аксинья Семенова отдавала распоряжения садовникам, они это подтвердили. Но Шишкин утверждает, что едва Антонова обнаружила тело, кухмистер Иван Аникеев избил Аксинью. Понимаете, о чем я? Ведь если ее тут не было, то она никак не могла быть виновна. Что же до Ивановой, в тот день ее отправили в помощь в графский дом. Там раскроить какие-то сорочки нужно было.
50
Семенова Аксинья – фигурантка по делу об убийстве А. Шумской.
51
Иванова Федосья (1806 г., Грузино) – дочь Ивана Егорова, также фигурирует по делу об убийстве А. Шумской.
– А за что избил?
– Говорит, мол, по хозяйству какую-то оплошность совершила. Но ведь не бывает таких совпадений! Как вы считаете? Что же до Татьяны Аникеевой, то она вовсе
– Тюрьма – неплохое алиби, – улыбнулся Псковитинов, приглашая, возникшего в дверном проходе Миллера пройти в комнату. – Только хорошо ли охраняется эта самая темница? А то я видал тюрьмы в поместьях – одно название, а не тюрьмы, чулан, человека сажают, скажем, до полудня, а потом он оттуда сам выходит и идет прощенья просить.
– Здешняя тюрьма совершенно иного свойства. Добротная, с замками, по нашим понятиям, больше похожая на карцер, впрочем, тут все такое, – закончил за полковника Миллер.
– Все равно, пока не выясним, у кого были ключи от этого самого узилища и не могла ли как-нибудь Татьяна выбраться из своего заточения, из подозреваемых ее не исключаем, – кивнул фон Фрикен. – Иванову тоже, вот графский дом, вон флигель. Долго ли добежать?
– А сколько во флигеле ночует народа? – Псковитинов отрезал кончик сигары и теперь сосредоточенно раскуривал ее.
– Вместе с хозяйкой двадцать пять, – просмотрев свои списки, уточнил фон Фрикен.
– И вы хотите сказать, что все двадцать четыре человека, ну, пусть без Татьяны двадцать три, стояли у веранды и ждали, когда хозяйка выйдет и раздаст приказания?
– Так оно и было, – пожал плечами фон Фрикен.
– Целый час ждали?
– Час, – кивнул Миллер.
– То есть ночью или утром, когда Шумскую убивали, никто из этих двадцати трех человек ее воплей не услышал? Двадцать три человека разом сделались глухи? И это мы еще не трогаем прислуги из дома Алексея Андреевича.
Миллер и фон Фрикен подавленно молчали.
– Вся дворня покамест посидит под замком. Потому как, даже если они не убивали, все равно повинны в том, что не пришли на помощь или хотя бы не подняли тревогу. Вы видели тело и следы борьбы. Невозможно представить, что, когда женщине наносили подобные ранения, она, стиснув зубы, молчала. Кроме того, здесь, в графской резиденции, я заметил, что рамы на окнах еще одинарные, а как в особнячке Шумской, кто-нибудь обратил внимание?
– Сейчас скажу, чтобы кликнули Агафона, он обещался находиться поблизости. – Фон Фрикен вскочил и, вылетев за дверь, отдал приказания дожидавшимся его адъютантам. После чего прикрыл дверь.
– Полностью с вами согласен, – немного опомнившись, закивал Миллер. – Хотя вам надо знать специфику этого дома… так сказать. Здесь так часто производятся порки и различные иные экзекуции, что люди уже привыкли к крикам и стонам и…
– Вряд ли здесь пытают и порют перед рассветом или глубокой ночью. – Псковитинов чувствовал прилив сил. – Впрочем, и этого сбрасывать со счетов не стоит. Проверим. Но если только арестованные будут говорить, что вообще ничего не слышали…
– Понятно, это будет означать, что они виновны, – подытожил фон Фрикен.
Дверь снова растворилась, Агафон церемонно поклонился собранию и, пройдя в комнату, замер, ожидая расспросов. От Псковитинова не укрылось, что на этот раз дворецкий где-то раздобыл новую ливрею, которая прекрасно подчеркивала его высокое звание.
– А скажи мне, любезный, какие рамы стоят в доме у госпожи Шумской?
– Летние, Александр Иванович. Летние, – спокойно констатировал дворецкий.
– А хорошо ли ты, Агафон, знаешь местную прислугу? Я понимаю, за пять лет все могло перемениться, но все же?
– Как не знать, батюшка, – засуетился старик, – когда все тутошние, в смысле, местные. Здесь народились, здесь и сгодились.
Псковитинов благожелательно кивнул старику, отпустив его. Вот-вот должны были позвать ужинать, но следователь хотел успеть до приема пищи разобраться хотя бы с формальностями.
Расследование приходилось начинать без Корытникова, но да ничего не поделаешь, впрочем, кто сказал, что он вообще приедет? Ну, получил он письмо от губернатора, так что же теперь, бросать все дела и лететь сломя голову в Грузино?