Метро 2033: Крысиный король
Шрифт:
Он превращался в омраченного думами короля-полководца, вынужденного день и ночь корпеть над планом сражения с жестоким врагом за свою территорию. Карандаши в стакане становились остро заточенными копьями, ждущими часа битвы, а две высокие стопки упаковок бумаги выглядели башнями замка, возвышающимися за спиной полководца. Сама же пленница превращалась в принцессу, желающую помочь отцу в предстоящей битве.
И она помогала, как могла – рисовала воинов, оружие и снаряжение. Мечи и доспехи – все, что могло понадобиться армии короля в грядущих битвах. Девочка заваривала отцу колдовское
Иногда к королю приходили посетители – послы соседних королевств. Тогда принцесса была свидетельницей того, как решались судьбы держав. Выстраивались торговые пути, назначались цены товарам, подписывались договоры. Принцесса встречала гостей и дарила им свои рисунки. Когда послы уходили, она слушала рассказы отца о чужих королевствах. Отец называл их станциями.
Оказалось, что их много, а ее королевство по сравнению с некоторыми – маленькое и бедное. Поэтому, чтобы выжить, им приходилось вступать в союзы с другими, иногда очень невыгодные. Искусство выбирать союзников и договариваться с ними о наиболее выгодных условиях король называл политикой.
Вскоре, когда маленькая принцесса подросла, король стал учить дочь политике, позволяя ей поддерживать его в разговорах с послами и даже принимать некоторые важные решения.
Когда принцесса стала совсем взрослой, настолько, что король уже стеснялся обнимать ее и ласково гладить по плечам и волосам, как раньше, было решено выдать ее замуж за человека, который занимал важный руководящий пост в армии одного из сильнейших королевств.
Кристина откинулась на стуле, закрыла глаза, промокнула рукавом платья бусинки повисших на ресницах слез. Попыталась вспомнить, как легко ей было раньше додумывать происходящее в рабочем кабинете ее отца. Ничего не вышло. Сейчас трудно было вообразить, что ее жизнь – сказка.
В дверь постучали – отнюдь не с целью получить разрешение войти, а чтобы предупредить заключенную о визите. Легонько звякнули друг о друга ключи. Раздался громкий щелчок, и дверь отворилась. Зашел Борис.
Грузный и неловкий, он заполнил собой всю комнату. Сунул связку ключей в карман и сцапал ближайший стул. Тот тоскливо и протяжно заскрипел, будто начальник охраны своей обильной массой выдавил из него стон.
– Натворила дел, племянница. – Борис шумно выдохнул, поерзал на стуле, повертел головой, разминая хрустящую шею.
Девушка поморщилась, не скрывая отвращения. Каждое движение дядьки было неуклюжим и шумным. Кристине он всегда казался гигантским младенцем, так и не освоившим координацию движений.
– Нечего сказать? – Тот оперся о стол. – Что же ты с женихом такой покладистой не была? Как вообще в твою светлую головушку пришла идея отравить его прямо на станции?
– Ты думаешь, это я хотела его отравить? – вспыхнула она.
– Брось отпираться! – Борис вперил в племянницу тяжелый взгляд. – Не будь дурой. Давай по-человечески поговорим. Чем он тебе не угодил?
– С тобой – по-человечески? – Кристина рассмеялась. Смех вышел наигранным, но дядю все равно проняло. Лицо его покрылось багровыми пятнами.
– Да, со мной! Прекрати истерику! Ведешь себя, как последняя эгоистка. Я сам не в восторге от этой затеи. Меня от этих зеленых воротит, знала бы ты, как! Какой нормальный мужик от бабы да от водки откажется? Вот только жить, как жили, я тоже не хочу. Батя рассказывал, как мы двадцать третий пережили? Про брюшной тиф в двадцать пятом?
– Ничего не изменится. – Кристина опустила взгляд на ящик письменного стола, припоминая его содержимое. – Для Выборгской. Мы даже не знаем, что Власову от нас на самом деле нужно. Только идиот поверит в то, что Империя налаживает торговлю с Северной Конфедерацией.
– Умная какая, – цокнул языком дядя, – батя твой – идиот, значит.
– Ты сам веришь? – Девушка опустила руки, приоткрыла ящик и принялась ворошить содержимое, перебирая цветные карандаши.
– Я верю… – Борис замолчал и, не вставая со стула, повернулся к карте метрополитена, висящей на стене справа от стола. – … что Выборгской нужен этот союз. На любых условиях.
Он грузно поднялся, упершись руками в бедра, взял со стола цветной карандаш и, подойдя к карте, принялся заштриховывать пустой белый кружок, около которого было написано «Выборгская», зеленым цветом.
Кристина, нашедшая в ящике искомый предмет, резко поднялась из-за стола, подошла к карте.
– Ты не интересуешь Власова как женщина, – произнес Борис, – если тебя пугает это. Ваша свадьба – символический жест. Жест доброй воли. С его стороны, конечно же.
Девушка нерешительно подняла руку и застыла, будто дожидаясь, пока дядя закончит раскрашивать кружок, чтобы вслед за ним сделать с картой то, что она считает нужным.
– Но теперь я не знаю, как вернуть его расположение после того, как невеста попыталась его отравить, пусть и чужими руками. – Борис остановился, заштриховав кружок Выборгской наполовину. – Вряд ли он так легко отступит от своих планов. Наша станция ему нужна. Но вот нужна ли ему теперь ты?
Начальник охраны с сомнением покачал головой, отвечая на собственный вопрос.
– Ты видела, он не привык прощать проступки. – Кончик зеленого карандаша вновь уткнулся в недокрашенный кружок. – Боюсь представить, что ждет тебя. Но я обещал брату, что позабочусь…
Кристина глубоко вздохнула и, задержав дыхание, шагнула за спину дядьке, занеся над ним руку. Будто пружина с необработанным, острым и опасным краем, рука распрямилась, разрывая горло Бориса.
Начальник охраны захрипел, раскрыв рот в беззвучном крике. С приоткрытых губ сорвалась розовая ниточка слюны, повисла и оборвалась. Фонтанчик алой крови окропил карту метрополитена, заливая разветвленную схему линий.
Кристина попятилась, оставляя в шее Бориса маленький нож для бумаг с круглой деревянной ручкой и узким, немногим шире шила, лезвием. Кровь, бившая толчками из его шеи, заставила ее отступить к дальней стене.
Девушка в ужасе уставилась на собственные руки, словно недоумевая, как все это вышло. На руках была кровь. Несколько капель упало на подол платья, оттеняя его белизну. На фоне крови свадебное платье цвета старой скатерти казалось белым, словно поле, припорошенное молодым январским снегом.