Метро 2035: Преданный пес
Шрифт:
– Чо?
– Мизинец и безымянный, лучше полностью. Так ты хотя бы его на работы продашь. Иначе помрет и все. Намордник надень, вдруг орать примется, а у меня голова с утра болит. И да, если верить всяким слухам, лучше продать его в Оренбург. Там Орден, исследования… а у него глаза вон какие, как у кошки. Или у кота. Да надевайте намордник уже.
Хаунд, сопя, не стал отводить лица, снова ощутив сталь во рту. Пальцы? Это плохо.
– Позови своего идиота.
Свинорылый, ворча, вышел, чтобы тут же вернуться с Пантыкиным.
А Ольга Николавна времени зря не теряла. Подкатила лоток на колесиках, почти по пупок Хаунду, зазвякала всем нужным. Жгут, несколько хирургических ножей разного размера, большие и прямо-таки сияющие ножницы. Загудела газовая горелка и снова звякнуло, когда санврач закрепила в специальных зажимах несколько странных железяк, больше похожих на приборы для мангала.
– Слушай сюда, хозяин эдакого жеребца. – Женщина остановилась напротив Хаунда, подняла взгляд, глянув ему в глаза, и вернулась к Свинорылому. – У него уже началась гангрена, думаю, из-за какого-то подхваченного дерьма. Мне даже не нужно проверять ему температуру, я и так вижу, что хреново, как бы он не старался выглядеть героем.
Только организм теперь не герой. Будь он городским имуществом или нормальным человеком, они могли бы потратить лекарства и попытаться сохранить пальцы. Но этот, лохматый, не то и не другое. Так что все просто: за него решает хозяин и врач. А врач решила попробовать сохранить имуществу жизнь. Пусть и без почти двух не самых нужных пальцев. Обезболивающего у меня нет, придется потерпеть. И потом тоже. Но зато останется в живых и будет очень долго благодарен тете врачу. Он понял?
Свинорылый ухватил Хаунда за горло:
– Всосал, да? Моргни.
Хаунд моргнул. Жить хотелось больше, пусть и без пальцев. Зря надеялся на организм – наверное, начал стареть. Раньше, года два назад, внимания бы не обратил на такую хрень, зажило бы, как на собаке.
– Клеймо сейчас поставь. – Свинорылый хмурился. – Мало ли.
– Пантыкин, сделай, мне руки помыть надо… Эй, молодой человек, крайнее тавро, категория Б, что ты там хитришь. На А он не тянет, инвалид.
Хаунд не стал дергаться в сторону. Встретил почти стеклянное от жара железо, раскаленную литеру, грудью. Зашипело, завоняло паленой шерстью и кожей с мясом. Его, Хаунда, телом. Но он стерпел, пусть и чуть не сломав клык.
– Раствор вон.
Пантыкин, нехорошо улыбаясь, взял «вон», пластиковую темную бутыль, и полил на горящий ожог. Перед глазами Пса вспыхнуло белым, и он взвыл.
– Руку вот сюда. – Врач показала на специальный выступ. – Пристегните ему руки с ногами и натяните цепи.
Звенья, позвякивая, потянулись через специальные кольца в стене. Хаунда зафиксировали четко, не дернешься.
Врач, пахнущая щелоком и чем-то едко-больничным, выбирала нож. Понятно, сперва спустит имевшиеся сухожилия и немножко плоти, потом резанет вон тем секатором. Отличная перспектива, натюрлих.
Что Хаунду не нравилось, так это запах собственного страха. Сразу стало ясно, что именно он, но от того легче не стало. Бояться было непривычно.
– Я закрепила жгут, как скажу, прижигайте. Культю тут не сделаешь, надо быстро.
Он выдержал до момента, когда второй раз за несколько минут его коснулось раскаленное железо.
Дорога ярости 2
Пытливый и меркантильный интеллект Карно добился своего. Тяжелые махины, работающие на всем, что горит, включая найденные у Киркомбината составы с углем, начали раскатывать по городу. Бывшие чехословацкие трамваи, казавшиеся неуклюжими, вместе с поддержкой мобильных групп рейдеров и вооружением от «Металла», неожиданно оказались серьезной силой.
Город, пару раз столкнувшись с ними в ходе пробных стычек у Оврага подпольщиков, отступил. Прогресс напрягся и выставил дополнительные посты на мосту через железку, ведущему к самому заводу, предварительно разобрав часть рельсов. Со стороны Заводского шоссе сделали то же самое, но удара с Кировского рынка заводчане опасались меньше.
И вот сейчас, неведомо как предупрежденные бывшими товарищами самого Зуба, люди Карно готовились его сжечь. Прямым попаданием, если не случится чуда или если Зуб не сможет справиться и ускориться.
Паровое чудовище накатывало справа, все ближе и ближе. Серо-стальное, обваренное плитами с пластинами, собираемыми хозяином ТТУ повсюду, с отвалами на обоих концах, едва заметное на фоне мертвых черных деревьев и грязных кирпичных корпусов больницы Калинина. Зуб заприметил-то его только из-за пара, вырывавшегося в решетку косой широкой трубы. Густо-белесые завитки машины, работавшей на полному ходу, светлели на безграничной мешковине низкого неба.
Паровик шел внаглую, но перекресток-то удерживали Братья Ветра, сейчас суетливо выставлявшие несколько «ежей» перед Зубом и явно растерявшиеся. Трамвай гудел рельсами, расшвыривая скопившиеся груды хлама, сухие ветки и остальное дерьмо, мешающее ему. Выстрелы рейдеров-байкеров, не имевших на посту крупного калибра, были ему что семечки. Зуб почти видел искры от рикошетивших пуль, как заводских, все более редких, так и самопальных. Скорости могло не хватить, а ему еще и маневрировать, протискиваясь между почти установленными «ежами».
«Главное, братишка, не сбрасывать скорость!»
Зуб, всему обученный сестрой, так и поступал. Даже сейчас, когда, вроде, надо наоборот… Но Девил была права всегда. Почти всегда. Сейчас, наверное, поступила бы так же, как он.
«Ласточка», рыкнув и вильнув в сторону, объехала «фолькс-транспортер», скрежетнув по борту и выдрав защитой куски и хлопья тут же разлетевшейся ржавчины. До перекрестка метров сто, трамваю – сто пятьдесят, не больше. Ну, братишка, давай!
Пост Братьев прятался в притащенном вагончике и мешках с песком, уложенных с двух сторон дороги. С левого укрепления херачили по нему, по Зубу. Хорошо…
На задних дверках, направленные чуть вверх и в стороны, темнели плоские коробки с тремя закрытыми дырками. Не для красоты, ясен пень, для дела. Направляющие для небольших и типа тепловых ловушек. Хотя на самом деле Кулибин зарядил туда те самые фосфорные заряды. Вот и пригодились.
Зуб открыл щиток на торпеде, туго провернул ручку динамо, дающего заряд на провода коробки, щелкнул левым пускачом.
Шихнуло, еще и еще раз, мелькнуло сбоку стремительно растущими белыми следами. Первый ушел влево, очень удачно, влетев прямо в окошко вагончика. Тот немедленно грохнул изнутри, вспыхнул как елка, выбросив разлетающиеся фосфорные огарки, не желающие тухнуть, и горяще-орущего рейдера.