Метро: Башня. Метро. Эпидемия. Трилогия
Шрифт:
Председатель вышел из-за стола и подошел к Карлову.
— М-м-м… Как обстоят дела с документами Кудрявцева? — спросил он. Обращение «товарищ генерал» отброшено, как ненужное, приказание «доложите» забыто, как невозможное.
В ответ — холодный взгляд голубых глаз и нарочитая пауза.
— Документы пока не найдены. Серьезных зацепок нет. С другой стороны — пока нет реальных оснований предполагать, что о них стало кому-то известно. В настоящее время установлены лица, которые находились в контакте с Кудрявцевым непосредственно перед его смертью. Ведется оперативная разработка.
Евстафьев
— Думаете, это — нить? — с надеждой спросил председатель.
— Думаю, единственная, — внес поправку Карлов.
— Они смогут вывести нас к документам?
— Вероятность этого очень высока. Маршрут их перемещения представляется целенаправленным, какой-то другой понятной мотивацией объяснить его сложно. В распоряжении последних двух свидетелей имеется усовершенствованный прибор ЧИП и предсмертная записка, оставленная Кудрявцевым.
— Вы планируете взять их?
— Да, как только удастся установить их точные координаты. В настоящее время об их местонахождении можно говорить весьма приблизительно, — Карлов еле заметно кивнул, давая понять, что считает вышеизложенную информацию исчерпывающей и добавить к сказанному ему нечего. По сути, этот кивок заменял вопрос: «Разрешите идти?»
Но у председателя было еще одно поручение для генерала. Весьма щекотливое. Евстафьев побаивался Карлова (как, впрочем, все, кто его знал), но в то же время — понимал, что лучше него никто с этим не справится.
Он принялся мерить шагами необъятный кабинет.
— М-м-м… — председатель не знал, с чего начать.
Карлов стоял неподвижно и совершенно невозмутимо, но внимательный наблюдатель заметил бы, как его глаза из голубых стали серыми. Стальными.
— Я только что вернулся с совещания у президента… — начал Евстафьев издалека. — Президент недоволен предпринимаемыми мерами по нейтрализации эпидемии. Он считает, что меры должны носить упреждающий характер. В частности, он настаивает на четком и быстром разделении инфицированных и пока еще здоровых. У вас есть какие-нибудь предложения?
— Сделать пребывание людей на улицах невозможным, — не задумываясь, ответил Карлов. — Это самое быстрое. И эффективное. Пусть все разойдутся по домам.
— Да? — Евстафьеву такая мысль в голову не приходила.
— Мне кажется, Башкирцев уже это делает, — продолжал Карлов. — Легкие беспорядки, бесчинствующие хулиганы, разбитые витрины. Милиции негласно дали понять, что на это следует закрыть глаза, одновременно усилив охрану стратегических объектов. Магазины закрываются. Транспорт скоро остановится — как только люди разъедутся с работы по домам. Вечером — объявление по телевидению о введении комендантского часа и настойчивое предупреждение не выходить из дома в течение ближайших дней. Другого эффективного способа я не вижу.
— Как вы оцениваете уровень компетентности полковника Башкирцева? — спросил Евстафьев.
— Как высочайший. В то же время я считаю, что его полномочия необходимо расширить.
— А-а-а — пора было переходить к главному — тому, ради чего, собственно, Евстафьев и вызвал Карлова, — генерал Чернов?
— Не нахожу возможным
— Да. Весьма негативную, — Евстафьев взглянул на генерала, надеясь обнаружить какую-нибудь перемену в его лице, но у того не дрогнул ни один мускул. — Я… намерен отстранить Юрия Геннадьевича от руководства. Он допустил очень серьезную ошибку, не отдав вовремя приказ об отключении мобильных операторов региона… Непростительную ошибку. Это… — председатель ходил вокруг Карлова, постепенно суживая круги, — это может привести к фатальным последствиям. Мы, профессионалы, прекрасно понимаем, как нелегко дается то или иное решение. Потому что за принимаемые решения приходится нести ответственность. И чем большей властью облечен человек, тем большей становится мера ответственности… Вы понимаете?
Карлов молча слушал. Он уже догадался, к чему клонит председатель.
— С другой стороны, — Евстафьев мило улыбнулся и пожал плечами; ни дать, ни взять — добрый и все понимающий отец, прощающий любимому чаду очередную шалость, — все мы — люди. Нам свойственно ошибаться. И я опасаюсь, что Юрий Геннадьевич… Э-э-э, — тянул Евстафьев, как будто не решался сказать очевидную глупость, настолько она выглядела смешной, — что он очень тяжело воспримет этот удар. Я хочу, чтобы вы поддержали его в трудную минуту и объяснили… — он выделил голосом, — объяснили ему, что дело вовсе не в личном недоверии. Помогли, так сказать, разобраться в ситуации.
Он облегченно вздохнул и заглянул Карлову в глаза.
Лучше бы он этого не делал.
— Я помогу, — сказал Карлов.
— Ну, вот и хорошо, — председатель быстро вернулся за стол, сел и принялся перекладывать бумаги с места на место, тщетно пытаясь скрыть свое волнение. — Значит, я могу на вас рассчитывать? — от Карлова он ответа не получил, поэтому ответил сам. — Ага, хорошо. Я спокоен. Он… у себя в кабинете.
Карлов кивнул.
— Вы… можете идти, — сказал председатель.
Карлов развернулся и направился к двери. Евстафьев не удержался.
— Держите меня в курсе своих действий. Пожалуйста… Я имею в виду — относительно документов Кудрявцева.
Карлов снова кивнул и вышел из кабинета.
Через четыре минуты он входил в приемную Чернова. Референт, молодой человек с безукоризненным пробором, вскочил со стула.
— Товарищ генерал!
Карлов огляделся. Лицо его выражало сдержанное недоумение.
— Что с вами, майор? Разве вы видите здесь кого-то, кроме себя?
Референт опешил.
— Я…
— Плохое зрение — признак профессиональной непригодности. Вы здесь один, майор, не так ли?
Референт схватился за горло, словно его вдруг настиг жестокий приступ ангины, и прошептал:
— Так точно.
— А генерал Чернов, — продолжал Карлов, наступая на испуганного референта, — велел вам никого не пускать. Вы это слышали? Или со слухом у вас тоже проблемы?
— Никак нет… То есть… Так точно, слышал.
Карлов смерил его тяжелым взглядом и едва дернул головой, указывая на массивную дверь приемной. Референт подбежал к двери и запер ее на ключ. Карлов удовлетворенно кивнул.