Метро: Башня. Метро. Эпидемия. Трилогия
Шрифт:
Игорь похолодел. Он боялся смотреть на рулевую колонку; искал ключи на ощупь. К счастью, они оказались на месте.
Кашинцев через силу улыбнулся офицеру и включил зажигание.
Стартер бодро провернулся; в цилиндрах появились первые вспышки. И вот двигатель бодро зарокотал, перемалывая порции неэтилированного бензина.
Кашинцев включил первую передачу и, едва касаясь акселератора, осторожно тронул машину с места; он еще помнил, как может ускоряться это неповоротливое с виду чудовище.
— Куда
— Все равно… куда… — с трудом проговорил мужчина с заднего сиденья.
К сожалению, он был прав. Ехать им действительно было некуда. И везти раненого в больницу, как советовал офицер, тоже было нельзя. Тупик. Они были загнаны в угол.
Кашинцев вспомнил номер телефона, который назвал ему Валерий Алексеевич.
«Воспользуетесь в самом крайнем случае, если не будет другого выхода».
Похоже, сейчас был именно самый крайний случай — потому что другого выхода он не видел.
— Ну что? — генерал Карлов больше не мог рисовать; остро заточенные карандаши рвали бумагу.
Лицо его внешне оставалось бесстрастным, но руки дрожали сверх допустимой нормы, и Карлов не считал возможным показывать это подчиненному. Пусть даже одному, пусть даже — самому близкому, собственному референту, но показывать это ни в коем случае не стоило.
— Ни четвертый, ни шестой на связь не выходят, — с опаской сказал референт. Он чувствовал себя так, словно был лично в этом виноват, и справедливый гнев начальника вот-вот обрушится на его бедную голову.
— Только не говори мне, что они опять ускользнули. Ладно? Даже не вздумай это говорить!
— Я… — референт втянул голову в плечи, словно черепаха — в панцирь.
— Ты сидишь и ковыряешь в носу вместо того, чтобы работать! Узнай, что происходит на Савеловском вокзале! Позвони военным, позвони оперативному дежурному в МВД! Что мне, тебя учить, что ли? — Карлов сжал руку и не заметил, как переломил карандаш. Остро заточенный грифель впился в ладонь; из ранки появилась маленькая круглая капля крови.
Он выругался и выбросил сломанный карандаш в корзину для мусора. Ему никогда еще не доводилось руководить такой бестолковой операцией, и это приводило Карлова в бешенство.
Референт снял трубку и прижал ее плечом к уху. Одновременно он просматривал информацию, поступающую на компьютер.
— Товарищ генерал! — внезапно сказал он. Карлов все уже понял — по голосу.
— Нет, — он покачал головой. — Нет. Я не хочу это слышать. И ты не хочешь, чтобы я это слышал. Потому что я выйду из себя, и мне потребуется кого-нибудь убить.
Референт огляделся; в кабинете Карлова, кроме них двоих, никого не было. Он пожал плечами.
— Тогда считайте, что вы этого не слышали. Но… Военные сообщают, что на вокзале была перестрелка, в результате
Карлов стоял и смотрел в окно. Когда референт закончил, генерал обернулся и сказал:
— Тебе не кажется, что сегодня — не наш день? Просто — не наш день?
Референт был вынужден согласиться. Он кивнул.
— Это, наверное, не так страшно, — продолжал Карлов, — если день не задался. Подумаешь, что в этом такого? Не задался, ну и ладно. Проблема заключается в другом.
— В чем? — спросил референт.
— В том, что если сегодня — не наш день, то завтрашнего — не будет. Вот оно в чем дело…
Кашинцев остановил машину и повернулся к девушке.
— Я должен позвонить, — сказал он.
— Кому? — спросила Алена.
— Не знаю. Точнее, знаю, но я никогда его раньше не видел. Так сказал Валерий Алексеевич.
— Кто это — Валерий Алексеевич?
— Тот человек, который вас спас.
— Ему можно верить?
— Мне кажется, после того, что он сделал — можно.
— Ну, так звоните — только побыстрее! — Алена перевела взгляд на Гарина.
Тот застонал и открыл глаза.
— Алена…
— Да, Андрей! — Алена просунула руку ему под голову и приподняла, чтобы он мог ее видеть.
Она пыталась заглянуть Гарину в лицо, но у нее никак не получалось поймать его уплывающий взгляд. Гарин с трудом поднимал веки, и его расширенные зрачки начинали описывать странную кривую, а девушка, как ни старалась, не могла ее остановить.
— Андрей! — не выдержала и закричала она.
Гарин вздрогнул.
— Кажется, я того… — выговорил он через силу. — Все… Поясница… Так больно…
Алена перегнулась через сиденье и вцепилась в свитер Кашинцева.
— Вези его в больницу! Слышишь! Вези немедленно! Он… — она замолчала, словно с разбегу уткнулась в бетонную стену. — Он умирает, — понизив голос, сказала она.
— Как ты объяснишь огнестрельное ранение? Врачи сразу сообщат в милицию, и тогда…
— Да мне плевать! — закричала Алена. — Ты что, не понимаешь, что мы его убиваем? Посмотри! — она подняла руку, испачканную кровью, и показала Кашинцеву. — Сиденье уже все мокрое!
Кашинцев пожал плечами.
— Как скажешь. Если ты считаешь, что надо…
— Не надо, — прохрипел Гарин.
Он уже балансировал на опасной грани между явью и забытьём. Это было очень соблазнительно — закрыть глаза и потерять сознание.
Тогда станет легче. Проще. Он не будет ничего видеть и слышать, и эта пронзительная боль, грызущая поясницу изнутри (кто-то холодный и рассудительный, засевший в голове, бесстрастно говорил: «Скорее всего, задета почка», и Гарин, улыбаясь, согласно кивал: «Думаю, это правильный диагноз, коллега») на время отступит. Отпустит его.