Метрополис. Индийская гробница(Романы)

Харбоу Теа фон

Он замолчал и вопросительно посмотрел на Джо Фредерсена. Но Джо Фредерсен ничего не говорил.

— …я прошу вас повторить ваше распоряжение о том, чтобы не принимать никаких особых мер, — докончил свою фразу Олерт.

Джо Фредерсен откинулся в своем кресле.

— Мне кажется, мои распоряжения достаточно ясны. Я желаю, чтобы рабочим не мешали, что бы ни случилось и какие бы последствия не имело их возмущение. Я провоцирую это восстание, потому, что его нельзя удержать и потому что я предпочитаю сам установить время его возникновения. Если дело

не ограничится одними словами, если им необходимо разрушать, чтобы поверить в себя, пусть они разрушают. Все это я уже говорил вам и просил вас сообщить об этом кому следует. Я бы не хотел повторять свои слова в третий раз. Еще что?

— События в Иошивари.

— Я собираюсь к Ротвангу. Он должен будет объяснить мне эти события. Если произойдет что-нибудь непредвиденное, вы застанете меня в течение двух ближайших часов у него.

Олерт поклонился и направился к двери.

— Еще одно, — сказал Дон Фредерсен, и голос его стал мягким. — Если мой сын будет обеспокоен тем, что случится сегодня, ночью… я прошу его не волноваться и доверять мне.

Олерт снова молча поклонился и вышел.

Через несколько минут Джо Фредерсен поехал к Ротвангу…

ГЛАВА XI

Был час ночи. Джо Фредерсен пришел в дом своей матери.

Это был маленький крестьянский домик, одноэтажный, с крытой соломой крышей. Перед ним стоял большой орешник. Дом окружал сад, где было много лилий и мальв.

Мать Джо Фредерсена имела одного только сына и горячо любила его.

Но создатель исполинского Метрополиса и Новой Вавилонской Башни стал чужд ей, и она была враждебна ему.

Она пыталась бороться с сыном и с его делом. Но когда она в гневе поклялась ему, что до последнего своего дня будет жить в своем маленьком доме под соломенной крышей в тени орешника, он перенес и дом, и дерево, и цветущий сад на крышу каменного колосса, который высился неподалеку от Новой Вавилонской Башни. Орешник чахнул целый год, но затем отравился.

Джо Фредерсен застал свою мать, как заставал ее всегда: в широком мягком кресле у открытого окна, с темным пледом на парализованных коленях.

Они больше не подавали друг другу руки.

— Как поживаешь, мать? — спросил Джо Фредерсен.

Она внимательно посмотрела на. него.

— Что ты хочешь, Джо, — спросила она.

Он сел возле неё и опустил голову на руки.

— Мне нужен твой совет, мать, — сказал он. — Дело идет о Фредере…

— О Фредере?

— Да.

— Что с Фредером?

Джо Фредерсен ответил не сразу.

— Я должен был приди к тебе, мать, потому что Гель больше нет в живых.

— А почему она умерла?

— Я знаю: из-за меня… Ты достаточно часто и жестко объясняла мне это. Ты говорила, что я лил кипящее вино в хрусталь. И тонкий хрусталь должен был разбиться. Но я не раскаиваюсь, мать. Нет, я не раскаиваюсь… Потому что Гель была моей…

— И умерла?

— Да. Не стань она моею — быть может, она была бы жива и сегодня… Пусть лучше она умерла.

— Так и случилось. А Фредер её сын…

— Что хочешь ты сказать этим, мать?

— Если бы ты не знал этого так же хорошо, как и я, ты бы не пришел сегодня ко мне.

Джо Фредерсен промолчал.

— Фредер часто приходит к тебе? — спросил он после паузы.

— Да.

— Он ищет у тебя помощи против меня?

— ОН верно нуждается в ней, Джо.

Молчание. Джо Фредерсен поднял голову.

— Я потерял Гель, мать, — сказал он. — Фредера я не могу потерять.

— Ты разве должен бояться потерять его?

— Да.

— Тогда меня удивляет, — сказала старая женщина, — что он раньше еще не нашел дороги ко мне.

— Он очень болен, мать.

Старуха сделала быстрое движение, точно желая подняться.

— Когда он недавно был у меня. — сказала она, — он был здоров, как цветущее дерево. Чем он болен?

Джо Фредерсен встал и принялся ходить взад и вперед по комнате.

— Я не знаю, — сказал он внезапно, — как могла эта девушка войти в его жизнь. Я не знаю, как она приобрела эту ужасную власть над ним. Но я сам слышал, как он ей сказал: «У моего отца нет больше сына, Мария».

— Фредер не лжет, Джо. Значит, ты уже потерял его.

Джо Фредерсен не отвечал. Он думал о Ротванге. Тот сказал ему те же слова.

— Ты по этому делу пришел ко мне, Джо? — спросила его мать. — Тогда ты мог бы не беспокоиться. Фредер, сын Гель, да. Это значит, что у него мягкое сердце. Но он и твой сын. Джо. Это значит, что череп у него стальной. Ты лучше других знаешь, Джо на что способен человек, чтобы получить женщину, которую он хочет. Что ответил ты мне, Джо, когда я хотела удержать тебя от Гель?

— Я не помню.

— А я помню, Джо. Я помню все. Ты сказал: «Я не слышу ни одного слова, которое ты говоришь. Я слышу только: Гель. Если бы меня ослепили, я бы все-таки видел Гель.» Фредер твой сын. Что, ты думаешь, ответил бы он мне, если бы я сказала ему: «Оставь девушку, которую ты любишь.»

Джо Фредерсен молчал.

— Будь осторожным, Джо, — сказала его старая мать. — Я знаю, что значит, когда глаза твои становятся холодными, как сейчас, и когда ты бледен, как камень. Ты забыл, что любящие святы, даже тогда, когда они ошибаются, Джо.

— Я должен вернуть себе моего сына, — сказал Джо Фредерсен, — я надеялся, что ты мне поможешь в этом, и ты была бы, конечно, самым мягким средством, которое я мог выбрать. Но ты не хочешь, и я должен поискать других средств.

— Ты говоришь, что Фредер болен?