Мезалийцы
Шрифт:
И вот именно тогда, спустя целый хиронский месяц, впрочем, не намного отличающийся от земного, начальство вновь заинтересовалось моим первым отчётом. Из архива были подняты видеозаписи, полученные в ходе работ по развёртыванию сети датчиков в окрестностях первой базы. Напомню, тогда эти датчики зафиксировали падение с двухкилометровой высоты некоего чёрного каменного конуса, который с собой переносил и случайно выронил хиронский жрец. На немногочисленных кадрах поклонения наши учёные могли наблюдать данный чёрный конус водружённым на вершину мегалита. Отсюда следовал вывод, что для раскрытия таинственной веры аборигенов, или хотя бы для приближения к её разгадке, требовалось, как минимум раздобыть один из таких конусов. Но хиронцы словно знали о нашей догадке, и никакой возможности нам улицезреть вживую этот специальный артефакт не предоставляли.
Здесь действовал какой-то хитрый расчёт, поскольку ритуалы они по-прежнему проводили, но на кораблях по известным причинам близко к районам проведения ритуалов было не подобраться, поскольку приборы выходили из строя. А когда исследователи настигали мегалиты на своих двоих, то практически все хиронцы уже успевали разлететься, и в первую очередь всегда улетал жрец с чёрным конусом, как можно лучше пряча его от посторонних глаз. Хиронцы будто посмеивались над нами, или скорей всего действовали по чьему-то авторитетному для них указу. Ну не пытать же нам было аборигенов, ведь к нам, если не считать аномальных ритуалов, они относились доброжелательно. К тому же коль мы взялись быть их наставниками и цивилизаторами, то должны были первыми подавать пример гуманности. В общем, задача разгадки феномена хиронской религии, её воздействия на наше оборудование была тем желаннее и приоритетнее, чем сложнее и запутаннее становилась.
IX
Прошло чуть больше месяца с тех пор как мезалийцы высадились на Хироне. За это время произошло много необычного. К примеру, мои рабочие дни изменились до неузнаваемости: сидячий режим программиста пришлось променять на роль древнегреческого бога Аполлона в странном спектакле для аборигенов, напоминающем реалити-шоу с элементами маскарада. И что самое удивительное: я не только освоился со своей новой ролью, но даже полюбил её.
Все мы, кто вошёл в пантеон и не только — жили на второй базе, на вершине хиронской горы Олимп. Соответственно на этой вершине была подготовлена площадка, куда приземлился межзвёздный корабль. Площадка была почти квадратной, размерами 500 на 500 метров. Вдоль её границ, по всему периметру, стараниями наших инженеров была возведена замкнутая стена из каменных колонн, высотой в 50 метров. Практически каждый проём между колоннами был герметично закрыт толстым стеклом, только в трёх местах проходы закрывались воздухонепроницаемым силовым полем, способным по команде смыкаться, и размыкаться. Такие силовые поля были организованы там, где колонны отступали друг от друга значительно для образования ворот, в которые могли вылетать наши мобильные транспортные средства.
Сверху над олимпийской базой, окольцованной колоннадой, развернулся прозрачный купол силового поля, защищая внутреннюю область от атмосферных осадков и прочих погодных аномалий. Но самое главное, позволяя создавать, и поддерживать внутри заданный температурный и воздушный режим. Издали нагорная база напоминала закрытую стеклом гигантскую ротонду, под кровом которой вокруг космического корабля был разбит дивный сад из представителей местной флоры. А также вкраплениями в этом саду размещались небольшие сооружения на подобие фуршетниц с винтовыми лестницами вокруг центрального несущего остова. Такие многоярусные комплексы позволяли максимально эффективно использовать пространство под защитным куполом.
Проснувшись за полчаса до рассвета, сделав утренние процедуры, одевшись и прихватив с собой всё необходимое, я вышел из каюты. Проследовав к выходу из космического корабля, очутился под огромным куполом силового поля, простёртым над базой, едва заметным своей энергетической напряжённостью. Кругом в предрассветном полумраке иссиня зеленели, растопырив широкие листья полутораметровые кустарники; между ними высокой травою тянулись вверх тонкие изумрудные нити, увенчанные белёсыми пушистыми головками одуванчиков. Кое-где пестрели огромные цветы, раза в три больше самых больших земных цветков Раффлезий Арнольди. Только местные гиганты не были хищниками, их широкие и мясистые лепестки навешивались синими двухметровыми шатрами над жёлтой сердцевиной, другие же крайние фиолетовые лепестки, напротив, отгибались к земле. Тут и там работали поливочные установки, в сумерках туманными фонтанами разбрызгивая влагу над рукотворным раем. Также в нагорный сад были завезены родные опылители и «обихаживатели» растений, так что в предрассветном воздухе оживал звон и стрекот насекомых.
Ближе к границам базы разместились так называемые здания фуршетницы. Они в основном предназначались для производственной и научной деятельности, и стены на этажах были из стекла, отчего снаружи удавалось разглядеть, чем заняты внутри инженеры. Рядом с вратами базы стояла одна из таких фуршетниц, в которой находился автопарк из антигравитационных автомобилей.
Поднявшись по винтовой лестнице на второй ярус автопарка, я встретил там инженера Хапсалана, который технически поддерживал мой специальный транспорт в полной «боевой» готовности. Специальный, потому что для меня был оборудован весьма фееричный аппарат. Дабы развить представление у хиронцев о том, что я, Аполлон — бог солнца, и каждое утро вместе с восходом светила, снисхожу в храм, выстроенный в мою честь у подножия горы. Для подкрепления этой легенды, мой летательный аппарат, едва вынырнув через арочные врата олимпийской базы, тут же на сверхзвуковых скоростях взмывал вертикально вверх на высоту сорока километров. И оттуда при помощи бортовой навигации, ювелирно точно нацеливался на место приземления — в центральное отверстие купола храма Аполлона. Включив специальное световое сопровождение, я ослепительной яркой точкой, появившейся откуда-то из запредельного неба, вместе с началом восхода солнца и ознаменовав рассвет, под восторженные возгласы здешнего племени хиронцев, степенно спускался внутрь своего святилища.
Таким же образом практически каждое наше действие, совершаемое на виду у хиронцев, было театрализовано, и продумано до мелочей. А что касается храма Аполлона, то рядом с большим хиронских поселением, на скалистом подножии Олимпа, нами был выстроен целый храмовый комплекс, в стиле Акрополя, отчего он получил идентичное название.
Перед самым моим прилётом, свой храм покидала одна из лунных богинь, их смены чередовались. Но и я работал не ежедневно. В этом плане всё было весьма просто, и выглядело достоверно. В определённые дни, названные мной выходными, я пребывал на олимпийской базе, куда редко долетал какой-нибудь смелый хиронец. Так что я спокойно мог отдыхать, не боясь разоблачения, о риске которого меня незамедлительно оповещали. Для хиронцев же стало в порядке вещей, что какой-то восход солнца знаменуется моим «осеняющим нисхождением», а какой-то происходит без него. Но именно эта мелкая «незакономерность», подтолкнула хиронцев самих додумать причину, из-за чего впоследствии я был посвящён во все интриги Совета, и что, в сущности, предоставило нам ту долгожданную возможность заполучить чёрный ритуальный конус.
X
Вот как в Акрополе проходил мой день. Прилетев в храм, я оказывался в священной комнате. Комната была обставлена и оборудована по высоким мезалийским стандартам: как-то четыре мета пуфа — эдаких универсальных мебельных единицы, способных трансформироваться в кровать, кресло, диван, или несколько объединённых стульев. Встроенные в стены и потолок крестообразные электронные проекторы умели в любом месте пространства создавать голограммы, либо фотонные-компьютеры . Также в стене находился встроенный шкаф-стеллаж, с трансформируемыми перегородками из силовых полей.
Священная комната размещалась в глубине храма, и хиронцам воспрещалось в неё заходить. Обычно там я занимался всяческими делами, и дожидался прихода своего служителя. Как раз сегодня я разрабатывал солнечный календарь, и придумывал, как его доступно объяснить храмовнику, начертанием символов на световом столе в большом колонном зале. Написание светом — это была моя «божественная» особенность — прерогатива Аполлона. И каждый из богов пользовался своим способом начертания символов на псевдо-древнегреческом языке, разработанном Зевсом и Посейдоном при поддержке специалистов с Земли для цивилизации хиронцев.
Все мы здесь буквально сочиняли науки, адаптируя их к первобытным жителям планеты. Не давая им свои знания в чистом виде, преподавали только небольшой спектр наук, которыми обладали древние греки. Часто эти знания являлись не более чем вымыслом и фантазией, но даже такие, они прививали хиронцам систему ценностей, образ мышления и творческий поиск. Однако, несмотря на имеющуюся готовую древнегреческую философию, мы всё равно переделывали её на свой технократический лад. Советом было велено: во что бы то не стало изживать мистические представления из аборигенских умов.