Меж явью и сном
Шрифт:
— Это несправедливо! — решительно сказала она темноте, собирая валяющиеся повсюду листы, твердо намеренная распространить свое новое открытие, чтобы поклонницы знали настоящего исполнителя великолепных песен в лицо, ну или хотя бы по имени. — Я не знаю, что с тобой произошло, Джаспер, но выступать на сцене должен ты.
Отчего-то Элис была уверена, что брат Эдварда находится здесь, в этой комнате, просто не показывается на глаза. Она ощущала его присутствие сердцем.
Девушка направилась к двери и включила свет. Именно тогда от окна раздался бархатный низкий голос:
— Не стоило.
Вздохнув, Элис повернулась на голос и улыбнулась
— Твои песни великолепны, — сказала она, смаргивая непрошенные слезы.
— Спасибо, — тихо ответил он. Элис поняла, что парень прячется за портьерой. Он не собирался выходить. — Ты тоже…
Элис решила, что ослышалась.
— Почему ты позволяешь своему брату забирать твою славу? — пробормотала она, показывая на листы. Чувство несправедливости жгло ее влюбленное девичье сердце, полное горечи и обиды.
— У нас семейный подряд, — ответил обладатель приятного глубокого баритона, в чем-то очень похожего на голос Эдварда Каллена, только даже богаче. От этого звука мурашки бежали у девушки по спине. — Я сочиняю — он поет.
— Но почему он выдает твои песни за свои?! — Элис была возмущена. — Даже если сам ты не можешь или не хочешь выступать, почему не сказать всем, кто настоящий автор текстов?!
— Есть причины… — начал было голос, но оборвал фразу на полуслове, закончив кратко и сухо: — Это просто бизнес.
— Вот именно, — настаивала Элис, шажочек за шажочком приближаясь к объекту своей страсти, прячущемуся от ее любопытных глаз. — У вас много денег, вы можете нанять лучших докторов. Любое внешнее уродство можно исправить с помощью пластической хирургии, и я уверена, что нет ничего невозможного…
— Никакая хирургия не исправит уродства моей души, — перебил он ее.
Элис нахмурилась от непонятного признания.
— Что ты! — прошептала она пораженно, широко распахивая глаза. — Твоя душа прекрасна. Я не встречала никого прекраснее тебя!
— Ты говоришь об Эдварде — о том, чье лицо видишь на выпущенных альбомах.
Элис неистово замотала головой.
— Неправда, — воскликнула обиженно она. — Я говорю о том, чьи песни тронули мое сердце. И мне всегда было не важно, как он выглядит — я сразу поняла, когда разговаривала с твоим братом сегодня, что эти песни написал не он! Я не его — тебя искала… Ты подарил мне свет, ты указал мне путь. Твои песни спасли меня, Джаспер… — откровение отняло у Элис слишком много сил, и она опустила голову, тайком смахивая набежавшие слезинки.
— Правда? — баритон, раздающийся из-за портьеры, превратился в удивленный шепот.
Чувствуя, что мужчине необходимо ее признание так же, как ей когда-то были необходимы его песни, чтобы обрести цель и поверить в себя, Элис кивнула, продолжая.
— Я хотела покончить с собой — знаю, это был юношеский максимализм, но тогда все казалось таким настоящим. Я мало ценила себя, так и угасла бы в крошечном, богом забытом городке, где не было никакой перспективы, никакой работы. Но потом я услышала твою песню — и она будто окрылила меня! Ты был моей путеводной звездой много лет, направляя и подсказывая, не давая опустить руки. И вот я здесь, стою перед тобой. В Нью-Йорке — центре мира. Может я и не популярная певица, но у меня есть все, чего я хочу — друзья, работа, деньги.
И
— Это поразительно, — прошептал невидимый собеседник — портьера немного качнулась, позволив разглядеть высокий силуэт. — Не думал, что мои песни обладают такой силой.
— Да, — кивнула Элис Брендон, решив не скрывать ничего. Джаспер был искренен в песнях, обнажая тайную боль своей исстрадавшейся души, и Элис хотела ответить откровенностью на откровенность. — Мне иногда казалось, что они написаны специально для меня — настолько мы с тобой похожи. Точно половинки одного целого, тянущиеся друг к другу. Ты сочинял, я слушала, и так долго сюда шла, чтобы наконец-то, — девушка сглотнула, — встретиться с родственной душой. Разве не об этом ты пел? Страдал, умирал, но просил верить, бороться и надеяться? Обращался к неизвестной слушательнице, способной ощутить твою душу даже на расстоянии? Найти тебя… Спасти тебя.
— Да, — пробормотала портьера. — Вот только это был глас в пустоту: я не верил, что такая девушка действительно существует…
Элис смущенно пожала плечами:
— Ну, я же здесь… — она подняла влажные от слез глаза, твердо намеренная помочь этому сломленному человеку выйти из тени на свет, также как он когда-то вывел к свету ее. — Если твой брат не хочет понять тебя, то я уж точно пойму…
— Мой брат хороший человек, он был со мной даже тогда, когда другие отвернулись. Не осуждай его предвзято — если ты узнаешь его получше, то поймешь, какой он преданный друг. Он делает все, чтобы мне было комфортно. Но есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги: не в его силах заполнить пустоту моей мертвой души… Он бы и рад вписать мое имя, вот только внимание прессы к моей персоне совершенно ни к чему. Меня устраивает то положение, в котором я нахожусь — в конце концов, разве важна эта слава?
— Но ты… — покачала Элис головой, чувствуя боль в голосе Джаспера — ту самую, которая сквозила и в каждой его песне. — Ты же так одинок…
— Да, — не стал спорить он.
Сделав еще один маленький шажок к мечте, Элис набрала полную грудь воздуха, собираясь с духом.
— Если тебе нужен друг, — прошептала она, чувствуя, как пылают от смущения скулы, — я могла бы им стать. Я так долго слушаю твои песни, что мне кажется, будто я знаю тебя всю свою жизнь…
Мужчина молчал, взвешивая ее слова. Так долго, что Элис решила, будто он принял ее за сумасшедшую и так и не ответит. Но после долгого вздоха Джаспер снова заговорил. И голос его звучал с оттенком горечи.
— И ты готова столкнуться с последствиями своего выбора? Тебе все равно, как я выгляжу? Даже если я… даже если я выгляжу как монстр?
— Да, — заявила Элис, настолько уверенная в своих чувствах, что не было ничего, абсолютно ничего, что оттолкнуло бы ее от родственной души, которую она так сильно, так самозабвенно и так продолжительно любила. Пару часов назад она уже доказала самой себе и всем своим скептически настроенным подругам, что внешность не имеет для нее никакого значения, быстро разгадав, что улыбчивый Эдвард Каллен не является автором песен. И теперь она стояла перед тем, о котором грезила столько лет. Она не позволит ни единому мускулу дрогнуть на своем лице, она примет любую внешность Джаспера — половинки своей души, к которой столько стремилась. Она ни за что не оставит теперь его одного, не сбежит, не позволит ему чувствовать себя таким одиноким и безнадежным, что даже смерть казалась ему лучшей долей, чем такая жизнь…