Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
Достаточно ли она глубока? Сделав пару шагов по склону, я различил второй край отверстия футах в десяти.
— Пещера! — взревел я. — Пещера!
— Эге-ге-гей! — донесся до меня ответный гул голосов, и покрытые белым туманом фигуры начали медленно приближаться. Опустившись на колени, я неуверенно пополз вдоль стены, решив добраться до заднего свода. Пещерные глубины по-прежнему терялись во мраке, и я, обернувшись, велел остальным следовать за мной.
— Да тут можно встать в полный рост! — крикнул Кромвель, на ощупь продвигаясь
Я осторожно поднялся, опасаясь, что ударюсь головой о скальный свод, но этого не произошло. Даже подняв кверху руки, я все равно не достал до потолка. Хотя почувствовал ряд слабых скользящих ударов — а, это летучие мыши!
— Наши новые покои полны фрейлин с шелестящими перепончатыми крыльями, — пошутил я. — Давайте-ка быстрее разводить костер.
Через несколько минут в пещеру притащили кучу дров и охапки листьев и хвороста. Достав кремень и огниво, Уилл высекал искры над замерзшей, не желающей разгораться растопкой. Прошла добрая четверть часа, прежде чем горка листвы любезно задымилась, и еще столько же до того, как от нее воспламенился хворост. В пещере было холоднее, чем снаружи. Должно быть, здесь знобко даже в летнюю жару, пещеры сберегали свою прохладу круглый год, точно скупец золото.
Наконец занялись и большие ветви, и повалил едкий дым. Заходясь от кашля, мы сгрудились вокруг костра. Но от него пока исходило мало тепла. Я начал растирать руки, надеясь вернуть их к жизни. Они были не чувствительнее, чем пара поленьев… и однако истекали кровью.
— Запасемся мужеством! — сказал я. — Худшее уже позади.
— «Держитесь, соратники, трудное начало с Божьей помощью приведет нас к победному концу», — пробормотал Невилл.
Он процитировал мои собственные слова, произнесенные в военном лагере во Франции в дождливую первую ночь 1513 года. Как же он умудрился не забыть их за столько лет? Я был тронут. Но, взглянув на него, заметил на его лице мрачное выражение. Выходит, все, что Невилл запомнил о том стародавнем французском походе, — это холод и уныние. Меня обидело, что собрат по оружию не ценит военные испытания нашей юности.
— Ах, то была славная ночка! — сказал я.
— Когда разверзлись хляби небесные? — усмехнувшись, уточнил Карью. — Злосчастьями та ночь не уступала нынешнему погожему денечку.
— На французскую кампанию нас благословил Господь, — решительно заявил я. — Как бы мне хотелось, чтобы ее славу разделили с нами все наши нынешние спутники.
— Я тогда еще только родился, — заметил Джордж Болейн. — А вот мой отец сопровождал вас.
— И мой, — добавил Уильям Бреретон, сдвинул назад капюшон, и его глаза сверкнули, осветив круглощекое лицо.
— А меня отец зачал ночью в канун отплытия во Францию с рыцарями Томаса Говарда, — сообщил Фрэнсис Уэстон, словно цитируя притчу о библейском чуде.
— Ну уж я-то появился на свет гораздо позже, — вставил Генри Говард, сын знаменитого герцога Норфолка.
Он явно гордился своей юностью, как родовым гербом.
По-медвежьи коренастый Кромвель хранил молчание.
— А где вы были в тысяча пятьсот тринадцатом году, Крам?
— В Италии, ваша милость.
— Изучали искусство? — спросил Джордж Болейн.
— М-да. Изучал искусства, — ответил Кромвель.
Огонь в костре вяло потрескивал, и мы придвинулись поближе к нему. Неужели он так и не разгорится?
— Ему не хватает притока свежего воздуха, — заметил Кромвель. — Нам лучше отступить на почтительное расстояние, словно мы охраняем покой умирающего.
— Будь проклято ваше почтение! — вскричал Бреретон. — Я жутко замерз!
— Прекратите! — бросил Кромвель. — Нытье еще никогда никому не помогло, не растрогает оно и глухонемой костер.
Между тем у меня возникло страстное желание пнуть этот тлеющий ворох и выругаться.
— Кому-то придется собрать еще дров, нам нужно сделать запас на случай необходимости, — заявил я с притворным воодушевлением.
Все как один тупо уставились на вялые язычки пламени, словно их колдовская сила могла сделать людей невидимыми, освободив от любых обязанностей.
— Лорд Рочфорд, — церемонно обратился я к Джорджу Болейну. — Пойдите и принесите, сколько сможете, а когда устанете, вас сменит сэр Уэстон. Потом настанет черед сэра Бреретона. Надо сделать большой запас, ведь топлива должно хватить по крайней мере на ночь.
Было ясно, что, пока бушует буран, выбраться отсюда мы не сможем, а кто знает, когда он прекратится.
Остальные, временно избавленные от неприятного задания, вновь повернулись к тлеющему костру. Карью, упав на колени, начал раздувать его, пытаясь усилить жар. От возбуждения и напряжения он вдруг зашатался и рухнул на землю, едва не угодив головой в огонь.
— Надо живо оттащить его в сторону! — воскликнул Невилл, первый бросился к товарищу и уложил стонущего и сморщившегося от боли беднягу в глубине пещеры.
— Грудь… не вздохнуть, — прохрипел Карью, хватая себя за горло.
Его лицо приобрело землистый оттенок. Я совершенно растерялся. Мои познания в медицине ограничивались умением бинтовать язву на ноге.
Склонившийся над страдальцем Кромвель понимающе кивнул.
— У кого-нибудь есть с собой болеутоляющее? — спросил он.
У меня в седельной сумке имелось такое средство, но оно предназначалось для моего собственного лечения. Порой я мучился от острых болей… Если я принесу пузырек, не вызовет ли это ненужных подозрений? К тому же он лежал вместе с запасом чистых бинтов и склянок с мазью. Трудно будет незаметно достать его.
— О-о-ох… — Карью стонал так, словно умирает.
— Неужели ни у кого нет лекарств? — требовательно спросил Кромвель.
Один за другим мужчины отрицательно покачали головами. Никому из них не приходилось тайно менять повязки, прикрывающие гноящуюся язву.