Между Богом и мной все кончено

Масетти Катарина

Разумеется, я до сих пор в него влюблена. Иногда он здоровается со мной и кидает пару слов, зажигая ту лампочку, но, понятное дело, питает ко мне не более теплые чувства, чем, скажем, к велосипедным стоянкам. То есть он как бы ничего не имеет против того, что они существуют, от них много пользы, но одну от другой отличить невозможно…

Моя «влюбленность» давала себе волю в фантазиях. Так бывает у всех. В моей голове все сценарии были четко рассортированы, и я в любой момент могла взять с полочки нужный.

Например, такой. Я лежу, умирая от внутренних травм (никаких внешних увечий!), потому что бросилась под автомобиль, который собирался его задавить… Он держит меня за руку и говорит хриплым голосом:

«Я ни о чем не догадывался, если б я только знал…»

Или такой. Спустя десять лет мы сталкиваемся на улице в Стокгольме. Я работаю фотомоделью, живу в небольшой уютной мансарде, а он оборванец и безработный.

А вот еще один. Благодаря обстоятельствам (какое-нибудь ужасное происшествие) нам приходится все время быть вместе, работать и жить в пещере. Вдруг он понимает, какая я храбрая и умная.

Время от времени я сочиняю новую историю или освежаю декорации какой-нибудь старой. Сама знаю, что это полный бред, но все-таки это вполне безобидное хобби по сравнению с курением травки или чем-то вроде того!

К тому же это удерживает меня от глупостей в духе Бетте.

Странно, но мне было гораздо сложнее, пока Маркус был не с Сарой. Ведь тогда всякий раз, как мы сталкивались, меня с головой накрывала какая-то идиотская надежда — ощущение такое, будто вот-вот разболится живот.

Теперь мне приятно и немного грустно смотреть на них. Я прямо-таки слышу звуки скрипки на заднем плане. Черт возьми, да я просто готова броситься под машину, которая должна переехать Сару, да-да, его Сару. Это нисколько не мешает тому, что в фантазиях номер три, четыре и пять она постепенно чахнет и умирает и/или покидает Маркуса. И кто, угадайте, является, чтобы утешить его?

Он выжал мою олимпийку — понимаете, что это значит?

НОЯБРЬ

Вляпалась, влипла, влюби-и-и-илась!

Конечно, мы с Пией обсуждали, что значит влюбиться. Это она начала придумывать и вспоминать всякие смешные слова, похожие на это, и всю физру мы распевали такие вот песенки:

Я влипла, я влюбилась, влимонилась, влепилась,А ты в меня не втрескался, не втюрился, не врезался.

Наверно, это было осенью, в ноябре. Мы тогда только что поняли, как хорошо нам вместе. Казалось, мы обе ужасно рады, что нас теперь двое. Уверена, Пия чувствовала то же самое. Она всегда была одиноким волком, но не по своей воле. Она ни разу мне об этом не говорила. Однажды она назвала меня уродом. Я с удивлением вытаращилась на нее, и тогда она добродушно добавила: «В мире, где полно придурков, приятные люди воспринимаются как уроды — чисто статистически». С тех пор, желая сделать друг другу приятное, мы дразнились: «Уродка! Мутантка! Идиотка! Статистическая ошибка!» Думаю, если сегодня кто-то обзовет меня уродом, мне даже будет приятно.

Нечто неуловимое, то, что я до сих пор не могу перебороть или облечь в слова, так и ушло вместе с ней. Пия по-прежнему остается для меня живой и веселой, такой же опасной для всех парней в школе. Что касается последних, здесь она была совершенно всеядна.

Я просто-таки вижу, как она наповал сражает взрослого самца одним только взглядом, одним легким пинком, а потом, пожевав и выплюнув косточки, оставляет его в весьма потрепанном состоянии с испорченным аттестатом, потерявшим счет времени, и легкой походочкой отправляется навстречу новым приключениям, никогда не оглядываясь. Несмотря на это, все бойфренды Пии надеялись, что в один прекрасный день она к ним вернется, и случалось, рассеянно потрепав кого-то из них по подбородку, она дарила счастливцу многозначительный взгляд, которым он жил в течение многих недель.

Иногда она выбирала кого-то из выпускников.

— Я ищу образ отца! — говорила она.

Иногда могла всю ночь напролет играть в ролевые игры с шайкой четырнадцатилетних мальчишек, которые еще до рассвета успевали влюбиться в нее до безумия.

Мне даже кажется, это из-за Пии целая параллель парней стала вкачивать в себя стероиды, чтобы нарастить мускулы, которыми потом можно будет поигрывать, когда она пройдет мимо.

Другая разновидность помешательства представляла собой массовые походы парней в кино — только потому, что Пия сказала кому-то, будто питает слабость к креативным, интеллектуальным мальчикам.

Они смотрели черно-белое кино по-немецки и без субтитров, а потом, когда хотели обсудить с ней увиденное и продемонстрировать свой интеллект, Пия лишь глупо хлопала ресницами, говоря, что ничего, кроме диснеевских мультиков, отродясь не смотрела.

«Как тебе это удается?» — завистливо спросила я, когда мы узнали друг друга поближе. Пия никогда не была красоткой, правда, она и не пыталась внушить обратное ни себе, ни другим. Она была высокой, плоскогрудой, широкоплечей, тощей, а во рту у нее, казалось, красовались чуть ли не сорок восемь зубов. Одежда у нее была такая, словно она принимала в ней ванну, а потом спала. Волосы, похоже, кто-то подровнял садовым секатором. Не думаю, что Пия сулила парням сексуальные оргии, дабы привлечь их внимание. Нет, для этого были другие девчонки, которые не многого добивались своей доступностью. Так как же ей это удавалось?

«Я просто беру их под уздцы, и все!» — ответила она, наметив очередную мишень. В среднем для этого ей требовалось двенадцать минут, однажды мы засекали. Через двенадцать минут они уже бубнили что-то о свидании или барахтались на крючке, не в силах отвести от нее глаза.

Как-то раз мы пробрались на крышу корпуса, где проводились уроки химии, и лежа подсматривали через окно сверху за девчонками из выпускного класса. Вся компания была занята наведением марафета. Корча рожи, они подводили губы, поправляли прически и делали друг другу начес, поливали себя лаком для волос, мазались гелем, приводили в порядок одежду, грызли или подпиливали ногти или на худой конец подсчитывали съеденные калории. Со стороны девчонки напоминали куриный выводок, чистивший перышки. Но они отнюдь не были курицами, со многими из них мы были знакомы и знали их как совершенно нормальных и полноценных человеческих особей..

— Вот дурочки, а? — задумчиво сказала Пия, словно говорила сама с собой. — Дело не в том, как на тебя смотрят другие, а в том, куда смотришь ты сам!

— Ну же, давай, научи меня! — страстно застонала я.

— Нужно бросать взгляды, словно наживку, а потом остается только подсечь добычу. Иногда это немного напоминает японское единоборство, ну, то самое, ты знаешь, там еще борцы одеты в старые простыни. Если парни идут в атаку, ты следуешь за ними в том же направлении и используешь их собственные ресурсы, тогда рано или поздно они сами споткнутся.

— И будут лежать на полу до тех пор, пока ты не отрежешь им головы и не развесишь у себя на стене, — продолжила я. — Ты из тех женщин, которые могут заставить парней пить шампанское из твоих туфелек, хотя по тебе так сразу и не скажешь. А что за единоборство? Расскажи хотя бы, как сделать так, чтоб они пошли в атаку? Наверно, мне придется для начала разгромить их в пух и прах, прежде чем они вообще обратят на меня внимание. И что значит бросать взгляды, как наживку? Если они не смотрят на меня в ответ, то как я буду вытягивать добычу? Мне что, покрепче хватать их за причинное место и тащить в какой-нибудь укромный уголок? Не сомневаюсь, Бетте именно так и поступает! Да я не могу даже говорить с ними, не заикаясь, не знаю, что делать с руками и ногами. Скажи, как быть тем, у кого руки трясутся и потеют, а кожа идет красными пятнами.