Между болью и страхом
Шрифт:
— У меня нет дочери! Нет! — она безумно оскалилась, демонстрируя кривые зубы. Такие могли появиться, если их ломали множество раз подряд и когда они не успевали вырасти — выбивали вновь.
Вывернувшись, я столкнула мать с себя и откатилась в сторону. Царапины на предплечьях, оставленные корявыми когтями набухли кровью и безумная генко, которая когда-то была моей матерью, втянула носом воздух, замирая.
— Проклятая кровь, — прохрипела она, делая шаг назад и готовясь к прыжку. Это было так явно, так неотвратимо.
— Узнай меня, — взмолилась я едва слышно.
Она
— Мама, — прохрипела я отчаянно и в глазах цвета крепкого чая вдруг мелькнуло что-то похожее на узнавание.
— Аки… — она продолжала держать меня крепко.
— Я пришла за тобой.
— Я еда, — выдавила мама.
— Мы уйдём…
— Любимая, — она склонилась к самому моему лицу.
— Родная… — отозвалась я, как в детстве.
— Ты не будешь едой.
За мгновение до того, как её клыки сомкнулись на моей артерии, я ухватила косматую голову и дёрнула в сторону до сочного хруста шеи.
Выдох. Вдох.
Воздух казался вязким и не хотел течь в лёгкие. Перед глазами стало темнеть. Не здесь. Обмякшее тело я столкнула с себя и села. Запрокинув лицо к небу, смотрела на лёгкие перья облаков и не позволяла крику покинуть мою глотку.
Не здесь. Не сейчас.
— Прости, что я шла так долго.
Вынув из сапога нож, я прочертила на тонких прохладных запястьях линии и, закрыв глаза, замерла. Несколько секунд. Десяток ударов сердца. Перед тем как проткнуть грудь, чтобы освободить её от рабства тело, которое потеряло разум.
В её глазах отражалось небо. И глядя на него, я всегда помнила: в один из дней и в моих зрачках потухнет жизнь, но заставить своего ребёнка забрать моё дыхание, я не посмею.
31 глава
Солнечный луч настырно лез в глаза. Сдвинувшись, я наткнулась на пустоту и это показалось… неправильным. Рядом не было Дамира. Сердце защемило от обиды, но стоило мне сесть на кровати, как от двери отделилась фигура.
— Проснулась? — совершенно незрело всхлипнув, я бросилась к двуликому, обнимая за шею. — Девочка, ты чего?
— Я решила, что ты ушёл.
— Куда? — он успокаивающе гладил меня по спине.
— Просто, ушёл.
И тут я заплакала. Горько, надрывно, словно что-то внутри сорвалось. Дамир подхватил меня на руки и покачивал, что-то приговаривая. А я… Вдруг стала говорить. О детстве, матери, господине, других желаюших владеть мною, о камне, подаренный учителем который много лет служил мне маяком, но однажды…
— Расколовшийся камень выскользнул у меня изо рта. Когда я воскресла, — голос охрип, но я не могла остановиться, — господин знал, что всё это время у меня была Своя Вещь. Он…
— Не говори, — предложил двуликий, мягко целуя меня в лоб похолодевшими губами.
— Он привязал меня к дереву, без одежды и одеяла. Была зима и я умирала много раз от холода и жажды. Но каждый раз… я не могу умереть, Дар. Когда я открыла вены костяной пуговицей, спрятанной под рабским браслетом, меня затащили в дом, подлечили и… потом… я думала, что сойду с ума. Но разум не оставлял меня. Хотя иногда…
— Девочка, — зарычал Захаров, прижимая меня к груди, — никому не позволю… Родная моя…
От этого слова я сжалась и тонко взвыла.
— Мне пришлось убить маму… Я ведь не любила никого, кроме неё… А теперь…
— У тебя есть я. Теперь у тебя есть я. Ничего не бойся, родная. Я никому не позволю причинить тебе боль.
Невольно я отметила:
— Опять ты "якаешь".
— Значит, я не исправим. Вот такой вот, злой серый волк, — усмехнулся он хмуро.
— Мой.
— Весь твой, Кира. До самого донышка.
— У меня никогда никого не было по-настоящему. Так много лет. Мне кажется, что до тебя я и не жила вовсе, — зачем то призналась я.
— Хорошая моя…
— Наверно, я старше тебя.
— Это неважно. Зато я умею готовить мясо.
— Я есть хочу, — внезапно протянула я.
— Сначала душ, потом кофе, потом стейк.
— Да, ты тиран! — с натянутой улыбкой заявила я, с удовольствием наблюдая, как светлеет его лицо.
— Есть немного. Но тебе понравится.
— Самоуверенный, — спустившись с его колен, я направилась в душевую.
— Компанию не предлагаю. У нас гости к завтраку, — я замерла и Дамир вскинул ладони. — Сегодня я вожатый.
— Дети? — прошептала я сипло и, не дождавшись ответа, закрылась в комнате.
— Кира?
— Дай мне пару минут.
Мужчина постоял немного за дверью и, убедившись, что я не плачу, вышел. Когда его шаги стихли, мне удалось оттолкнуться от стены и подойти к раковине. Лицо пылало. Дети всегда были для меня мечтой. Общение с двуликими малышами казалось фантастикой. Уняв дрожь в руках, я забралась в кабинку. Странно, что вода не шипела на коже. Тщательно смыв с себя следы бурной ночи, я задержала пальцы на шее. Каждый раз на пике удовольствия мой мужчина кусал меня именно над бьющейся жилкой, дразня и заставляя млеть от восторга. Как он мог сдерживаться, оставалось загадкой, как и то, что он не реагировал на мой яд.
— Мой, — прошептала я, в очередной раз наслаждаясь звучанием этого слова.
Как бы я не оттягивала момент встречи, он всё же настал. Дожидаться Дамира было глупо и, завернувшись в его халат, я вышла в спальню. На кресле у окна нашлись пара футболок и тренировочных штанов моего размера.
— Самоуверенный тип, — не смогла не оценить я, оторвав бирки и облачившись в одежду.
В коридоре было темно, но это было не важно, потому как из глубины дома доносились сдавленные смешки. Они не принадлежали детям. Оказавшись на огромной кухне, я стала свидетельницей удивительной картины: за столом сидели четверо двуликих, судя по аромату один из них был частично котом. Я узнала его, мы встретились в лифте, когда пыталась сбежать от Захарова. Он единственный, мгновенно напрягшись, развернулся в мою сторону.