Между двух миров
Шрифт:
Робби Бэдд, новоиспеченный нефтяник, разъяснил им смысл последних событий. Старая Оттоманская империя рухнула, рождается новая Турция, которой необходимы все дары современной цивилизации, вроде нефтяных вышек, нефтехранилищ и нефтепроводов, не говоря уже о медных рудниках в Армении и разработках поташа на Мертвом море. Весь вопрос в том, какая благодетельная держава будет иметь удовольствие излить все эти блага на турок? (Робби выразился иначе, это была перефразировка Рика.) Англичане завладели всей нефтью, но французы держали в руках Сирию и пытались контролировать те территории, по которым должны пройти нефтепроводы; за кулисами шел яростный спор, слышались визг и брань на французском
И тут-то происходит coup d''etat [3] в Константинополе. Бедные дурачки-турки, не понимавшие своей выгоды, не желали принимать благодеяний «ни от Англии, ни от Франции. Они желали сами бурить нефть и употреблять ее для собственных надобностей. Ничего не поделаешь, пришлось союзникам прекратить ссоры, объединиться и действовать сообща. Ллойд Джордж заговорил о священной войне против язычников-турок. Но как к этому отнесутся сотни миллионов мусульман, живущих под британским флагом или по соседству с ним?
3
Государственный переворот (франц.).
Робби подчеркнул, что некий греческий торговец, по имени Базиль Захаров, недавно сделан был в Англии кавалером ордена Бани — высокая честь, редко распространяемая на иностранцев. Захаров контролировал компанию Виккерс, крупное английское военное предприятие; во время войны он спас империю, кстати на-жив на этом четверть миллиарда долларов, — впрочем, Робби Бэдд считал эту цифру преувеличенной. Захаров был другом Ллойд Джорджа и, говорят, оказывал ему финансовую поддержку, что было лишь естественно, если принять во внимание, как нуждается в деньгах политический деятель и как нуждается в поддержке правительства международный финансист. Ненависть Захарова к туркам была его единственной страстью, которую ему не приходилось скрывать.
— Итак, — сказал Робби, — вы понимаете, почему английские войска высадились в Константинополе и почему французским войскам пришлось последовать за ними, хотя французское правительство втихомолку поддерживает турок. Прибавьте к этому, что Константинополь всего полтора года тому назад фактически был немецким городом и что здесь оставлены немецкие агенты, чтобы наделать возможно больше хлопот и англичанам и французам.
Робби вдруг замялся, спохватившись, что перед ним сидит агент, которого немцы оставили в Париже. Курт воздержался от комментариев, он-то умел держать язык на привязи. Но Ланни без труда мог представить себе его мысли, так как несколько дней назад Курт получил письмо от главного управляющего имением Штубендорф и некоторые места прочел своему другу. Здесь тоже английские и французские войска сочли необходимым вмешаться — не в самом Штубендорфе, но в соседних районах, известных под названием «плебисцитных»: жителям их дано было право решить, хотят ли они принадлежать Германии или Польше. Началась ожесточенная пропаганда, и один фанатик, польский националист, организовал молодых поляков, пытаясь запугать немцев и выгнать их прежде, чем произойдет голосование. Во всяком случае, так описывал события отец Курта. Ланни запомнил имя этого поляка — Корфанты; это имя ему предстояло еще не раз слышать в ближайшие два-три года.
Если сын не видал отца восемь или девять месяцев и не знает, когда снова увидит его, ему, естественно, даже и на час не хочется с ним расставаться. И Ланни очень обрадовался, когда Робби на следующее утро сказал ему: — Мне надо повидать кой-кого по делу, думаю, что и тебе это будет интересно. Хочешь отвезти меня на своей машине?
— Еще
Когда машина выехала из ворот на шоссе, Ланни спросил: — Куда? — Отец ответил: — В Монте. — Ланни засмеялся.
— Догадываюсь! — воскликнул он. — Захаров?
— Правильно, — был ответ.
Робби в воспитательных целях усвоил себе привычку рассказывать сыну о своих делах. Он всегда с важностью говорил при этом, что никто другой не посвящен в их тайну, и мальчик ни разу в жизни не проболтался. А теперь, предупредил его отец, надо быть особенно осторожным, так как один из приятелей Ланни — начинающий журналист, а другой — немец.
Робби рассказал ему, что он взял европейского оружейного короля в свою «Ныо-Инглэнд-Арейбиен-Ойл-К°». Этот старый чорт узнал о ней — он узнавал обо всем, в чем так или иначе был заинтересован его синдикат, — послал за Робби и сделал ему предложение, которое тот счел благоразумным принять.
— Наши разработки находятся на подмандатной английской территории, и нам нечего и думать обойтись без покровительства Англии. Вот и нужно выбросить кусок кому-нибудь, кто ворочает в Англии этими закулисными делами.
— Когда обедаешь с дьяволом, смотри, как бы он не съел всю кашу, — глубокомысленно сказал юноша.
— Мы точно отмерили ему порцию, — улыбнулся отец. — Захарову предоставляется 25 процентов прибыли.
— А он не может скупить акции у других акционеров?
Я заручился обещанием наших американских вкладчиков ничего не продавать и думаю, что они его сдержат. Во всяком случае, более 30 процентов в руках Бэддов.
Робби рассказал о том, как делаются нефтяные дела в Южной Аравии — дикой и пустынной стране, населенной воинственными, по большей части кочевыми племенами. Платишь за концессию какому-нибудь вождю племени, а назавтра, глядишь, его оттуда прогнали. Но месторождения уже разрабатываются, тут зевать не приходится. Робби живо изобразил, как молодые американские инженеры, одетые в хаки, и бурильщики из Техаса, долговязые молодцы с выдубленными солнцем лицами, потеют на высохшем от зноя песчаном и скалистом побережье и живут в лагере, точно в крепости, со сторожевой башней, с пулеметами на стенах. «Хочешь поглядеть на это?» — спросил отец, и Ланни сказал — Когда-ни-будь, вместе с тобою.
Юноша прекрасно понимал, что отец пытается окружить свое нефтяное предприятие романтическим ореолом. Робби Бэдд не хотел отказаться от надежды произвести на сына такое же впечатление, как в былые годы, когда пылкий мальчик упивался его рассказами о торговле пулеметами и радовался всякой возможности помочь отцу. Но теперь — увы! — Ланни был настроен иначе: он забрал себе в голову, что нефть причина войны. Когда он узнал, что отец «принял в дело» Захарова для того, чтобы заполучить английскую канонерку, которая станет на якорь в бухте возле его нефтяных полей, Ланни не был удивлен, он не намерен был никого порицать, но предпочитал оставаться в Жуане и играть на рояле.
— То, что ты делаешь, доставляет тебе удовольствие? — спросил отец немного погодя.
— Большое, Робби. Ты и представления не имеешь, сколько замечательных книг в нашей библиотеке. Каждый раз, когда я открываю новую книгу, мне кажется, что я увидел жизнь с новой стороны. Ты, я надеюсь, не думаешь, что я даром трачу время.
— Вовсе нет. Ты знаешь, чего хочешь, и если именно это и получаешь, ну, значит, все в порядке.
— Пойми, я не собираюсь жить на твои средства всю жизнь, Робби. Уж я найду способ приложить к делу то, чему научился.