Между двух миров
Шрифт:
Так Ланни заработал большую сумму денег, и заработал необыкновенно легко, точно сорвал с дерева зрелый плод. От этого он намного вырос в глазах своих родных и знакомых.
А меж тем это было только начало, как вскоре выяснилось. Мерчисоны получили свою ценную посылку, распаковали ее у себя в отеле и повесили на стене, против дивана, на котором можно было сидеть и с удобством ее рассматривать. В мыслях Адела уже видела этого великолепного, хоть и свирепого старого воина на почетном месте в своей питсбургской гостиной; она накупила книг о его эпохе и о написавшем его придворном живописце; она начала готовиться к затеянной ею игре и репетировать ее. Вскоре она припомнила, что в их доме в Питсбурге на верху широкой лестницы есть свободное место на стене, как раз подходящее
Ланни ответил, что вызовет Золтана, чтобы тот поглядел на картину и сказал свое компетентное мнение, Веласкес это или не Веласкес; если он скажет, что нет, легче будет уломать старую герцогиню. Ланни считал, что миллиона франков хватит, но на всякий случай не мешает перевести полтора.
Все точно так и сделали, как по расписанию. Явился эксперт, высказал свои сомнения, и старая аристократка впала в ярость, восприняв это как личную обиду. Золтан потом сказал, что заранее это предвидел; люди этого круга не привыкли, чтобы им перечили. Но миллион франков это уже нечто существенное, так дайте старухе время о нем поразмыслить.
Затем Ланни повез своего друга в Бьенвеню, и там все обитательницы дома обращались с Золтаном, как с архангелом, ниспосланным на землю с небес, чтобы увенчать голову Ланни золотой короной. У Золтана была с собой скрипка, и два дня подряд Ланни и Курт играли с ним сонаты. Они чудно провели время, и мысль о герцогине в ее шато, превращенном их стараниями в горячую сковородку, на которой она поджаривалась, ничуть не мешала им веселиться.
Наконец деньги прибыли в банк, и на третий день Ланни в сопровождении Джерри отправился за ними. Золтан настоял на том, чтобы его ученик сам провел всю сделку: учитель решил удовольствоваться более скромной ролью. Так как картина слишком велика и ее нельзя засунуть в машину Ланни, Золтан наймет небольшой грузовик и поставит его у трактира по соседству с замком, и Ланни протелефонирует ему туда в случае победы.
Ланни оставил десять пачек банкнот на попечении Джерри, а двадцать взял с собой и выложил их на стол. Он сидел и слушал, как герцогиня бранилась, кричала, чуть не плакала. Про себя он думал: как странно, что в этой благородной даме так мало благородства, что высокое происхождение не спасает от низких чувств и мыслей. Можно было подумать, что тут происходит не торговая сделка, а хирургическая операция, что герцогине не миллион франков вручают за ее сомнительного Веласкеса, а что у нее сызнова вырывают по одному все ее давно не существующие зубы. Ланни сделал вид, что его достоинство оскорблено, и начал складывать деньги обратно в сумку; он даже встал, собираясь уйти. Когда он был у самых дверей, хозяйка замка позвала его: — Eh bien! Revenez [18] .
18
Ну, хорошо! Вернитесь (франц.).
Это была азартная игра — и он выиграл. Следы волнения сошли с лица герцогини, и она с сосредоточенным видом принялась за дело; не шутка — ей предстояло пересчитать тысячу банкнот! Эту процедуру Ланни наблюдал уже во второй раз и ему ничего не оставалось, как только ждать, пока она не примет деньги, не подпишет расписок и расписки не вернутся обратно к нему, в карман. После этого он протелефонировал Золтану, а герцогиня позвонила лакею; она уже совсем развеселилась— не так трудно примириться с тем, что ты стал миллионером! Картина была так тяжела, что Ланни пришлось помогать лакею, когда тот нес ее вниз по лестнице; а затем появился Золтан с грузовиком и со множеством покровов, один из них был водонепроницаемым; в них завернули бесценное сокровище. Уехали с триумфом. За грузовиком
Комиссию по этой второй сделке Ланни и Кертежи разделили пополам, так что у Ланни в руках сказалось около ста тысяч франков. Приятно приехать с этой новостью в Шато-де-Брюин. Невозможно деловому человеку не уважать юношу, который вершит такие дела! Отныне Ланни Бэдд будет уже не ветрогоном, а серьезным дельцом. Входя в дом богатого человека, он уже не станет задавать себе вопрос, как раньше, — не будет ли мне здесь скучно? Он будет размышлять: «Интересно, покупают ли они картины, нет ли у них произведений искусства, которые они непрочь продать». Видя хорошую картину, он будет наслаждаться ее красотой, но в то же время соображать: «А сколько за нее можно-дать?» и «Кто ее купит?» Он будет перебирать в уме художественные коллекции, виденные им или известные ему понаслышке, — не те, что находятся в музеях и галереях, а картины в частных домах, где они пробыли долгое время, так что владельцу, быть может, они уже надоели.
Подобная же трансформация произошла и в умах женщин, игравших роль в жизни Ланни. Для них искусство было одним из дорогих видов развлечения — эффектной тратой денег; теперь оно стало источником дохода, дичью, которую надо выслеживать. Бьюти Бэдд начала припоминать всех, кого она знала в Париже или близ Парижа — богатые дома, в которые она могла бы открыть доступ Ланни, и разрабатывала планы их ограбления. Около двадцати лет Бьюти занималась этим в интересах Робби, и не было такого средства, которым бы она пренебрегла. Теперь это увлекало ее вдвойне, так как в ней говорил еще и материнский инстинкт. Софи, бывшая баронесса, бездетная женщина, разделяла эти чувства; точно так же и Эмили, хозяйка салона, почти усыновившая Ланни. Она даже начала подумывать о некоторых своих картинах, которые она непрочь была заменить другими, с более живым колоритом.
Но самым пылким и энергичным помощником оказалась Мари де Брюин. Ведь это было средство занять возлюбленного чем-то полезным и важным! Мари не хотела его денег, но хотела, чтобы у него были деньги; всей своей бескорыстной, но реалистической душой она жаждала, чтобы он стал одним из хозяев жизни и завоевал себе место в ней. Но прежде всего это было средство вырвать его из когтей революционеров.
Посоветовавшись с Дени, она пригласила Золтана Кертежи в замок, и целую неделю они играли на рояле и говорили об искусстве. Золтан знал тысячи занимательных историй о художниках и картинах, и вряд ли была какая-нибудь тема разговора, которую он не мог связать с покупкой или продажей произведения искусства, а отсюда уже прямая дорога к деловому разговору.
Да, Золтан был удивительный человек или, вернее, архангел, ниспосланный с небес, чтобы вырвать Ланни Бэдда из рук опасных революционеров и превратить его в авторитетного специалиста по вопросам искусства. Мари потратила целую неделю, ухаживая за венгерцем, окружая его комфортом, льстя ему, внимательно выслушивая его рассказы, — всегда, разумеется, в присутствии Ланни, который весь светился радостью и грелся у очага жизни.
Два подростка, раньше почти не замечавшие искусства, тоже стали прислушиваться к рассказам о колос сальных суммах, расходуемых на картины богачами и разными знаменитостями; они тоже загорелись и просили Ланни взять их с собой в Лувр и Люксембургский музей и показать им эти изумительные творения. Они пытались понять, что же такое таится в маленькой картине Яна Ван-Эйка, изображающей мадонну с младенцем, и почему каждый ее квадратный дюйм стоит шестьдесят четыре тысячи франков!
Когда Золтан покинул усадьбу де Брюинов, Мари начала разъезжать с Ланни по богатым соседям, чтобы дать ему возможность познакомиться с лежавшими втуне сокровищами и ввернуть в разговоре с хозяевами, что он знает многих американцев, которые охотятся за такими вещами. Знакомые Мари были большей частью продавцами, а не покупателями, и когда она рассказывала, какую сумму этот молодой волшебник сумел выторговать для испанской герцогини, она окрашивала свой рассказ в тона, приятные для продавцов; американские миллионеры изображались взбалмошными людьми, бросающими на ветер деньги, подобно сеятелю Милле, который разбрасывает семена, черпая их пригоршнями из мешка.