Между двух мужей
Шрифт:
Гостья брезгливо отодвинулась и стряхнула с себя цветочные трупики. Но это мелкое происшествие нисколько не отвлекло ее от цели визита. Не обращая внимания на тетю Милу, которая засуетилась и забегала в поисках тряпки, чтобы подтереть мутную лужицу, Зинаида обратилась уже напрямую ко мне:
– Женя!!! – обернувшись, она цепко ухватила меня за рукав. – Ну посудите сами: разве это не безумие? Замуж! В ее-то шестьдесят лет!
Слегка одутловатое лицо и короткая шея нашей гостьи на глазах покрылись красными нервными пятнами, под глаза ее осели черные точки осыпавшейся туши. Тонкие губы в разводах смазанной помады некрасиво кривились, а редковатые брови взмывали
– Вообще-то это ее личное дело, – протянула я.
– Да, личное дело, – повторила тетя Мила, снова присаживаясь к столу. – Может, Капа полюбила…
– Но вы поймите: он же альфонс!
– Кто альфонс?
– Да этот… жених! Вадик, – с отвращением произнесла Зина. – Господи, да будьте же вы обе наконец серьезны! Ему двадцать пять, а Капитолине Аркадьевне – шестьдесят! О какой любви тут можно говорить, о какой?!. Она – пожившая женщина, старая, обеспеченная… Он – какой-то там художник-неудачник, из тех, кто портреты за сто рублей в парке мазюкает! Ведь ясно же как день: ему нужны ее деньги! И квартира! И дача! Ее драгоценности, наконец! И представьте, – Зина уже почти срывалась на фальцет, – она все это уже ему завещала!
– Как завещала?!
– Оформила завещание!!! – завизжала наша гостья. – Официально, у нотариуса! Я видела эту бумагу у нее в секретере! И все, все, все – она оставила этому подлецу, этому негодяю, этому мерзавцу с голубыми глазами! Я Боре говорила: да ему освидетельствовать свою мать надо, опеку на нее оформить, как на ненормальную!
Это уже было серьезно. Насколько я знаю, с годами Капа приобрела одну довольно-таки неприглядную привычку. Она стала весьма скуповата, и порой это качество активизировалось в ней до неприличия. Например, она перестала давать деньги сыну – в те редкие минуты, когда Борюсик, подзуживаемый Зинаидой, заикаясь и мямля, обращался к матери с просьбой об одолжении. Или забирала с собой из ресторана (в которые ее изредка приглашали я с тетей Милой) остатки недоеденных блюд. Случалось Капитолине и склочно торговаться на рынке из-за пучка моркови, и по нескольку раз перелицовывать одну и ту же протершуюся до ниток основы юбку. Все это было мелочно, некрасиво, пошло – но вполне укладывалось в мои представления о женщине, охваченной страхом оказаться к старости в полной нищете. Положа руку на сердце, нищета Капе отнюдь не грозила (при желании за ее добротную дачу и две-три ювелирные безделушки можно было бы выручить круглую сумму), но меня лично ее скопидомство не касалось, а тетя Мила на этот счет просто пожимала плечами.
Однако… Если Капитолина действительно оформила завещание на неизвестного молодого человека – значит, она и в самом деле уже видела себя преданной женой какого-то прощелыги!
– «Мерзавец с голубыми глазами» – это, конечно, очень сильный образ, – заметила я слегка сардонически, – но я не вижу, чем тут можно помочь? И вы знаете, Зина, даже не хочу особенно стараться.
– Ох, ну да как же…
– Мне не нравится, когда здоровых людей начинают подозревать бог знает в чем. Почему вы сразу записываете Капитолину в сумасшедшие? Может, тут что-то другое…
– Да что другое, что? Любовь?!
– Может быть, и любовь. – Эта сказка про белого бычка начинала действовать мне на нервы.
– А мне вот кажется, что эту старую дуру нужно просто запереть в сумасшедший дом!!!
Тетя Мила вздрогнула и поспешно вмешалась в разговор, грозивший обернуться скандалом:
– Девочки, умоляю вас, не ругайтесь! Зиночка, дорогая, выпей воды или валерьянки… хочешь валерьянки? Хочешь? – Она
Она еще долго продолжала бормотать всякую чепуху в подобном роде и утешать Зину, но та разразилась злыми рыданиями – уже во весь голос. Стало ясно, что в ближайшее время вернуться к своему гамаку просто так мне не дадут. Вздохнув, я встала и, даже не извинившись, спустилась с террасы в сад.
Не скрою, что, хотя во время этого разговора я и возражала Капиной невестке – большей частью из-за того, что она попыталась навесить на нас с тетей Милой свои проблемы, – но, вообще-то, я отнюдь не считала совершенно нормальным то, что Капа вполне может себе позволить выйти замуж за какого-то мальчишку.
Стоило мне закрыть глаза и представить себе Капу – маленькую кругленькую старушку с белым мягким лицом в сеточке морщин и розовых прожилок, с седыми буклями и двумя похожими на брыли складками щек, идущих от шеи к подбородку, – как сразу же становилось ясно, что ни в какие невесты для молодого человека она не годится. Да что там! Я только на секунду нарисовала себе картину, в которой Капа сидит в своей обшитой рюшами ночной сорочке на двуспальной кровати, а некий молодой человек, неловко смеясь, робко дотрагивается до ее обвисших плеч – и мне стало не по себе.
На следующий день тетя Мила уговорила меня съездить к Капитолине.
– Сейчас?
– Ну да, я уже договорилась. Они нас ждут.
– Кто это «они»?
– Ну, Капа и этот… Вадик.
Через пять минут мы уже выезжали с территории дачи, а еще через полчаса притормаживали у старинной высотки в центре города. Просторную «сталинскую» квартиру Капа также подобрала на поле боя в качестве трофея после громкого развода с «бывшим». Это было единственным, что ее утешало, кроме дачи.
Тетя почему-то не захотела ехать на лифте, и мы стали подниматься по лестнице.
Капитолина встретила нас на лестничной площадке четвертого этажа – она жила на восьмом. В лиловом платье с люрексом и легком шарфике бежевого цвета, она нетерпеливо переступала коротенькими ножками и призывно махала нам своей маленькой птичьей ручкой. Стоило нам с тетушкой преодолеть последние ступени, как Капа шагнула ей навстречу, прижалась к моей тете напудренной щекой и прошептала в радостном упоении:
– Милочка, милая, как я рада, что ты пришла! Родненькая моя, хорошая, ну кто, кроме тебя, сможет разделить мое счастье? Я дождалась, подруженька, наконец-то я дождалась! Он такой, такой…
Мы двинулись на восьмой этаж (на лифте, к счастью).
От Капы пахло хорошими духами, дорогой косметикой и красивым мужчиной. А вот и сама эта причина нашего визита показалась в дверном проеме Капиной квартиры: высокий красавец, раскудрявый, как виноградная лоза, и стройный, как породистый рысак!
Он действительно был молод, пронзительно молод, и дивно, опереточно красив: тут и крупные волны белокурых кудрей, и романтическая бледность щек, и загнутые кверху ресницы над всегда смеющимися глазами, и беззащитная припухлость румяного рта – словом, почти пасторальный персонаж, который так и просился на картинку, иллюстрирующую уроженцев счастливой страны Аркадии…