Между двух стульев
Шрифт:
– Перестаньте меня преследовать, – строго сказал Петропавел.
– К сожалению, мы движемся в одном направлении, и, к еще большему сожалению, нам одновременно приходят одни и те же мысли, – запальчиво возразил Летучий Нидерландец. – Я не приглашал Вас в спутники. Это Вы догнали меня и навязали мне неприятный разговор.
– Я рассчитывал, что он будет приятным, – не солгал Петропавел.
– Приятные разговоры с таких хамских вопросов не начинаются, – поделился опытом Летучий Нидерландец. – Хамить тоже надо уметь. – Тут он подумал и привел пример: – Воще Бессмертный – вот кто умеет хамить! Впрочем, Вы сами услышите… Он недалеко живет – в ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ.
– В ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ? Простите, кто бессмертный?
– Воще Бессмертный,
– Он – Кощей?
– Он – мой друг, – противопоставил понятия Летучий Нидерландец.
– Одно другому не мешает, – предположил Петропавел.
– Мешает! – Летучий Нидерландец отвернул от Петропавла голову и полетел так. Спустя некоторое время он проворчал: – Хочу – и летаю, стар уже – отчеты давать!
– Извините, я не думал Вас обидеть… – Петропавел наконец понял, что задел Летучего Нидерландца.
– А знаете ли Вы, – охотно заорал тот, – что это такое – когда душа в небо просится?
– Догадываюсь…
– А догадываешься – так лети рядом со мной! – приказал Летучий Нидерландец, по-родственному перейдя на «ты».
Петропавел усмехнулся, подумав о Ньютоне.
– Чего ты ждешь? – торопил Летучий Нидерландец. – Лети давай!
– Я не знаю, как… как начать…
– Так и начни: упади вперед и маши руками, только сильней, а то разобьешься. Ну?.. Запустить тебя? – И тут Летучий Нидерландец отвесил Петропавлу такого подзатыльника, что тот действительно упал вперед. В эту же самую секунду Летучий Нидерландец крикнул ему в ухо: – Руками маши, чтоб тебя!..
…Ощущение полета было ни с чем не сравнимым. Петропавел летел на высоте сантиметров тридцати от поверхности земли: луговые травы тихонько хлестали его по лицу. Несмотря на то, что ему приходилось затрачивать на полет колоссальные усилия, он испытывал настоящее блаженство. Движение было неровным и плохо координированным. Летучий Нидерландец – почему-то то с одного, то с другого бока – командовал, как физрук:
– Спокойнее, спокойнее: вдох – вы-ы-ыдох, вдох – вы-ы-ыдох!
Когда руки совсем онемели, Петропавел мешком упал в траву и выразил свое теперешнее мироощущение сложно: он завыл, как зверь, и заплакал, как дитя. Растрогался и Летучий Нидерландец, уронив поблизости от Петропавла одну светлую слезу и хрипло сказав:
– Неплохо. Поначалу даже я ниже летал.
«Хороший он все-таки мужик!» – подумал Петропавел и хотел произнести это вслух, но не успел: его ослабленный организм нахально потребовал сна. А выполнив требование организма, Петропавел уже не увидел над собой Летучего Нидерландца. Он испугался: не исчезла ли вместе с Летучим Нидерландцем и способность летать? Чтобы проверить это, он вскочил с належанного места и упал вперед, сильно-сильно замахав руками… Полет – продолжался!
Конечно, это был не в полном смысле слова полет: если бы Петропавел просто шел на своих двоих, он и то передвигался бы быстрее. Но не в скорости было дело и даже не в высоте… ощущение полета вот что составляло смысл мучительного этого перемещения. «Я орел!» – гордо подумал Петропавел, но тут со всего размаху неожиданно врезался в дверь не замеченного им дома. От удара головой дверь не открылась, зато все строение значительно подалось вперед. Петропавел, конечно же, не мог заметить этого: он без чувств лежал у порога. Однако обитательница дома, кажется, заметила; она распахнула дверь, которая открывалась наружу, и возмущенно воскликнула:
– Милостивый государь, чайник бы свой пожалели!
Петропавел очнулся, но, увидев хозяйку, чуть было снова не лишился чувств. Она состояла из двух четко отграниченных друг от друга половин левой и правой, причем, по всей вероятности, половины эти принадлежали раньше разным людям. Левая сторона была несомненно заимствована у красавицы: золотые кудряшки, трогательный серый глазок с длинными пушистыми ресницами, половинка изящного носика и пунцовых губок безупречного рисунка, половина подбородка с половинкой ямочки, половинка точеной шеи, обольстительное плечико, прекрасные линии руки, талии, бедра, стройная ножка – во все это можно было бы без памяти влюбиться, если бы не правая сторона. Всклокоченные белобрысые патлы нависали над косеньким глазом, дальше следовали половина приплюснутого и, видимо, перебитого носа, уголок толстых брюзгливых губ, шея в складках, свисавших с подбородка, могучее мужское плечо… ну, и так далее, до земли. Вертикальный шов на ее платье соединял кружевной сарафанчик с грубошерстным салопом, левая ножка была обута в серебряную туфельку, правая нога – в черный резиновый ботик. Обувь обнаруживала отчетливое несоответствие размеров…
Увидев Петропавла, хозяйка тоже сильно удивилась и тотчас принесла странные извинения:
– Простите великодушно: я думала, это Тупой Рыцарь, от которого я уже припухла!
Все это – и дикое несоответствие частей, и странный лексический контраст, не говоря уже о голосе, невероятным образом совмещавшем в себе разные регистры, – настолько ошарашило Петропавла, что тот не только не извинился, но и не поздоровался.
– Смежная Королева,- очаровательно противно улыбнулась хозяйка и, опять не дождавшись ответа, предложила: – Входите, пожалуйста, или гребите отсюда тогда уж!
Петропавел не смог выбрать ничего из предложенного и остался сидеть на земле.
– Вы лишились рассудка или просто прилично долбанулись? А может, вы датый? – осведомилась Смежная Королева.
Потрогав голову, Петропавел встал и поклонился: это было все, на что он оказался способен. Смежная Королева по-разному пожала двумя плечами и вернулась в дом. Петропавел, как завороженный, последовал за ней. Стоило ему только закрыть за собой дверь, как он ощутил легкий толчок, словно дом отделился от земли. Так оно и было: в единственной, правда, довольно обширной комнате начался сильный сквозняк, поскольку вдоль всех четырех стен было вырублено немыслимое количество дверных проемов при полном отсутствии дверей – кроме той, через которую они вошли. Создавалось впечатление, что ты в беседке, открытой всем ветрам. «Как бы не выпасть отсюда!» – озаботился Петропавел, не зная, куда бы приткнуться понадежнее. Однако из мебели в комнате был только огромный, красного дерева трон: он стоял посередине. На него села Смежная Королева, повесив себе на грудь простенькую, но любовно сделанную табличку с надписью «Смежная Королева» и пояснив: «Это моя фенечка». Петропавел кивнул.
– Могу я предложить Вам лечь на пол? – любезно спросила она и добавила: – А то дрейфить будете. Вы ведь стремщик, наверное?
Дом сильно накренился – и Петропавел нехотя лег на пол.
– А Вы всегда так – автостопом? – Смежная Королева подождала ответа сколько смогла, потом рассердилась: – Я не постигаю, что Вы за пассажир! Колитесь наконец – или Вы язык проглотили?!
Петропавел помотал головой и спросил невпопад:
– Почему Вы все время сквернословите?
– Сквернословлю? – удивилась она. – Во-первых, жаргон – не сквернословие. А во-вторых, то, что сегодня считается жаргонным словечком… или даже нецензурным, завтра может стать салонным выражением.
– Мне к Слономоське надо – мы куда летим? – буркнул Петропавел.
– Ну вот, сразу с расспросами наезжает!.. – разочаровалась Смежная Королева.- Мне, в сущности, до фени, куда мы летим. Все равно сейчас Вам едва ли удастся сойти.
Петропавел вздохнул и, глядя на дверные проемы, поинтересовался:
– Что это у Вас тут все так распахнуто?
– Видите ли, это смежная комната – я сама балдею!
– Смежная – с чем?
– Не Ваше собачье дело, с Вашего позволения. – Она отвратительно мило подмигнула и снизошла: – Смежная – со всем миром! С первого раза весьма затруднительно врубиться, но это кайф! – Смежная Королева подозрительно прищурила левый глаз: – Вы, может быть, вообще не любите идею смежности? Или просто пока не въехали?