Между двумя романами

Дудинцев Владимир Дмитриевич

Однажды я был на конференции вейсманистов-морганистов, похожей на тайное собрание первых христиан из "Quo vadis" Сенкевича. И вот вышла женщина, у которой был какой-то не от мира сего вид. Она начала говорить и захватила всех, и весь зал встал и, как древние христиа-не пели свои гимны стоя, так и они, встав, несколько минут аплодировали ей. Я видел, что это настоящие люди, советские люди, в первую очередь достойные носить это звание: принципиаль-ные, готовые ради сохранения своих рубежей ни перед чем не склонить головы. Они ей аплоди-ровали в течение нескольких минут. И вот выступил какой-то лысенковский сатрап с протестом. Дело было в том, что она выступала от Всесоюзного института растениеводства, в котором официально не числилась: одно дело, когда приезжали иностранцы, а другое дело - теперь: "Прошу огласить из президиума, что была допущена ошибка. Если не огласите, примем надлежащие меры и обратимся к надлежащим органам". У меня такой документ есть. С этого и началось мое знакомство с Н. А. Лебедевой.

Я

написал в ее защиту большую статью под заголовком: "Нет, истина неприкосновенна", и отнес ее в "Литературную газету". Там коммунисты, комсомольцы - весь коллектив - призна-ли, что статья нужная и правильная. Она действительно была глубоко обоснована, и нельзя было подкопаться ни с какой стороны, так как у меня была целая папка документов. Но, как полагает-ся, всегда темное начало находит свое место, и это темное начало выступило в лице одного члена редколлегии, который, поправ мнение коллектива, один в ночи понес эту статью в ЦК. Кому же он показал ее? Не кому-нибудь, а человеку, симпатизирующему Лысенко. Это был секретарь Поляков, который до этого был редактором "Сельской жизни", и он моментально запретил печатать статью. Тогда я понес ее в "Известия", в "Комсомольскую правду". В "Комсомольской правде" более смелые люди. Они стали бороться за то, чтобы статью опубликовать, но ничего не смогли сделать, так как Лысенко был под эгидой Никиты Сергеевича. Как только Никита Сергеевич ушел в отставку, немедленно, как это бывает с автомобильным счетчиком, когда он доходит до 100 тысяч километров, сразу все колесики начинают крутиться и наступает чудесное превращение - сплошные нули, так и здесь: сразу после ухода Никиты Сергеевича и снятия Полякова все редакции, куда я обращался, затребовали у меня статью. Я ответил, что статья находится в "Комсомольской правде". И тут произошла борьба между "Литературной газетой" и "Комсомольской правдой", каждый начал статью тащить к себе. Статья была напечатана в "Комсомольской правде". Это произошло через полтора года после того, как я принес ее в "Литературную газету".

Как же так? Ведь это Родина, это страна наша, это ее достижения, ее приоритет, ее завоева-ния. Тут все, что хотите, масса высоких вещей, и это все какими-то маленькими людишками может попираться. Как это ужасно!

Потом, когда была опубликована статья и стало ясно, что товарищ Лебедева права, она защитила докторскую диссертацию и стала знаменитым человеком по картофелю. А если бы счетчик не повернулся? А сколько гибло до тех пор, пока счетчик не повернулся, пока не дошел до 100 тысяч километров, сколько младенцев погибло еще в утробе! Не может настоящий чело-век, у которого еще сохранились остатки живого, не может он проходить мимо таких вещей!

Как сложилась дальше судьба Нины Александровны Лебедевой? Мы с нею стали друзьями. Она всегда заходила к нам, когда приезжала в Москву в Институт генетики, который возглавлял Дубинин. Ее опытный участок в селе Донцо под Ленинградом, где она высаживала свою картошку, стал теперь филиалом этого института, и были запланированы какие-то суммы на содержание штата, закупку необходимых удобрений, инвентаря, на транспорт... К сожалению, Нина Александровна не только не получала этих сумм сполна, но и свою докторскую зарплату отдавала на содержание опытного участка. Трудились втроем: она, ее верный соратник и муж, кандидат биологических наук Александр Алексеевич и дочь Вера. Иногда удавалось заполучить в помощники аспирантку или аспиранта. Приезжая к нам, Нина Александровна радостно рассказывала о новых, выведенных ею сортах, устойчивых к фитофторе и прочим болезням, о том, сколько запросов присылают к ним со всех концов страны, как они по осени закладывают картошку в ящики и рассылают ее по адресам. О том, какие трения терпит, приезжая в институт за материальной поддержкой, всегда рассказывала со смехом. Смеялась и над тем, что, отказывая в средствах, обращаются опять же к ней, Лебедевой, когда надо отчитаться в успехах института, - помните, как при Лысенко!

(Жена. Так и трудились они на поле втроем: жена, муж и дочка. Есть даже телевизион-ный фильм, где Нина Александровна и Верочка в резиновых сапогах и телогрейках копают в поле картошку. Писались о Лебедевой статьи и в перестроенное время. Взывали авторы к разным руководителям: картошку копать могут с успехом рабочие, а время ученого, да еще какого, - ох как дорого! Но уже умер Александр Алексеевич, муж и соратник. Это подкосило Нину Александровну, вскоре не стало и ее. Дочке Верочке достался богатый опыт - и научный, и жизненный. Она тоже работает над проблемами картошки вместе с мужем, но дочку свою на поле не пускает...)

Глава 32

ДРУЗЬЯ-БИОЛОГИ

Рассказывает жена

Владимир Дмитриевич намеревался рассказать и о других ученых-биологах, которые обогатили его своим опытом. Многие из них стали нашими друзьями. Но жизнь распорядилась иначе... Считаю своим долгом хоть упомянуть их имена. Первым появился Эфроимсон Владимир Павлович. Он прислал свой труд: если не ошибаюсь, "Генетика этики". Владимир Дмитриевич с головой ушел в изучение рукописи: "Этот человек - глубокий философ; вот побеседуем-то с ним!". И беседовали долгими вечерами за полночь... Появился у нас молодой ученый Жорес Медведев. Он познакомил нас с академиком Майсуряном и его женой, доктором биологии Зинаидой

Иосифовной Атабековой. Это она пригласила Володю на конференцию вейсманистов-морганистов, где он познакомился с Лебедевой. Майсуряны иногда приглашали нас к своему, по какому-нибудь случаю, застолью. Там Владимир Дмитриевич сошелся с академиком Борисом Львовичем Астауровым. Однажды во время такого заседания позвонили в дверь - кто-то пришел вроде бы со списком. Оказалось, Майсуряны с коллегами подняли кампанию в защиту Тимирязевской академии, которую намеревались закрыть. Борьба продолжалась.

Помню и наше замечательное застолье. У нас собрались ученые - цвет биологической науки. Накрыли большой Т-образный стол. Тут были и Раппопорт с Эфроимсоном - они донимали Алиханяна: тот когда-то вроде бы отступился от генетики в период особенно жестоких гонений. Близнецы Медведевы: биолог Жорес и историк Рой мистифицировали прибывающих гостей - кто есть кто? Антон Романович Жебрак с корзинкой розовобоких яблок из своего сада. Был тут и Астауров, к которому Володя ездил в университетское шелковичное хозяйство. На тутовых деревьях (в нашей полосе!) размножались шелковичные гусеницы, плели свои коконы. Из Ленинграда приехал Лобашов, тоже генетик, и, конечно, Нина Александровна с Александром Алексеевичем. Замечательный, незабываемый был вечер, вечер друзей-единомышленников.

Особо хочу сказать о Жоресе Медведеве. Как он появился у нас, не помню. Кажется, будто он всегда был с нами. Жорес - наш большой друг и удивительный человек. С ним всегда легко и интересно. Да и он сам всегда находил интерес во всем, что его окружало.

Жорес - ученый-геронтолог с мировым именем и известный публицист. В советское время он бесстрашно предавал гласности некоторые моменты, для того не предназначенные: напри-мер, перлюстрацию писем, приходящих из-за границы, за что и был ненавидим бюрократией. Она, бюрократия, как водится, всячески мешала своему врагу - так что порой ему приходи-лось идти на хитрость даже для того, чтобы встретиться со своими зарубежными коллегами-геронтологами. Например, "случай в душе". В начале 70-х годов в Киеве собралась конференция геронтологов. Жорес заблаговременно получил приглашение от международного оргкомитета. Однако, приехав на место, был остановлен какими-то товарищами: "Медведев в списках не значится", - строго сказали ему. Расстроенный - ведь у него стоял в программе доклад, Жорес оставил вещи у друзей и пошел бродить по городу. Погулял немного и решил принять душ. Рассудив, что в третьеразрядную гостиницу проникнуть несложно, он нашел таковую невдалеке. Это была гостиница "Театральная". Там оказался очень подходящий к случаю общий душ. Душ был без кабинок, и несколько обнаженных джентльменов невинно плескались на глазах друг у друга. Жорес обратился за чем-то к человеку, мывшемуся под соседней струей, и услышал в ответ: "Извините, я не понимаю по-русски", - сказанное на английском языке. Наш герой тоже перешел на английский и продолжил беседу. Сосед оказался - о чудо!
– доктором Давидом Гершеном, ученым-геронтологом из Израиля. Он тоже приехал на конференцию. Но поскольку тогда отношения с Израилем были натянутые, эту делегацию поселили в плохонькой гостинице - вот, мол, как мы вам! После душа поднялись в номер, где доктор Гершен жил еще с пятью коллегами. Тут явилась выпивка. Проговорили до рассвета. Коллеги предложили гостю прийти на следующий день к началу заседания, а уж они скажут, кому надо, и устроят так, что доктора Медведева пропустят. Однако вышло иначе. При входе в здание, где проходила конференция, Жорес был подхвачен под руки двумя товарищами в штатском, а затем препровожден в Обнинск - под конвоем. "Не вздумайте приехать снова, - сказали ему, - будет то же!" Своим коллегам в Киев Жорес отправил телеграмму - по-английски: "После встречи с профессором Киднапером оказался дома и приехать не могу!" Доктор Гершен понял, конечно, "эзопов язык" телеграммы и оповестил всех участников конференции о том, что случилось с доктором Медведевым, выступление которого стоит в программе. Ученые возмутились и заявили, что сорвут конференцию, если их коллега не будет выступать. Так Жорес все-таки попал на конференцию.

А чего стоит нашумевшая история с попыткой заключить неудобного гражданина в психиатрическую лечебницу! Тогда В. Д. с Роем помчались на нашем "Москвиче" спасать его. А потом и другие - писатели и ученые. И в психушке Жорес оставался самим собой. С интере-сом разговаривал с врачами. Отсутствие страха у "пациента" было воспринято ими как признак болезни. В общем, пришлось ему провести в лечебнице несколько дней.

В конце концов его лишили советского гражданства, когда после многих отказов со стороны властей он все-таки поехал на конференцию в Лондон.

Итак, Жорес... Он часто заходил к нам, когда бывал в Москве. Жил он с семьей в Обнинске. Придет, допустим, а нас с Володей нет. Дети встречают радостно. А он: "Ну-ка, посмотрим, что у вас есть в холодильнике... Ай-яй, пусто..." Выдает сумму - бегите в магазин. И к перечню продуктов всегда кофе... День Жореса Александровича бывал очень насыщен, удивительно много он успевал - и в своей научной работе, и в раскрытии бюрократических тайн, и в посещении друзей. Приходил иногда с большим рюкзаком. Вытаскивает, например, джинсы (тогда - вожделенный предмет): это - Ване. А у него этих джинсов - полный рюкзак: всем знакомым ребятишкам. Это значит, Жорес Александрович получил какой-то гонорар!