Между этажами
Шрифт:
— Нити действительно лунный свет?
— Каждому палачу, вне зависимости от пола, следует в совершенстве знать свои инструменты, — не открывая глаз, проговорил Атилас, — Нет ничего страшнее профессионала, который знает, что делает.
— Если я попытаюсь их убрать, будет ли тебе так же больно?
— О, не более! Нет ничего хуже, чем, когда лунный свет протыкает тело в тех местах, которые протыкать не стоит. Спроси у своего дружка перевёртыша.
— Вроде ты умеешь исцелять, — сказала я, — Разве ты не можешь вылечить самого себя?
На его
— А ты ловка. Умеешь с самым невинным видом тыкнуть в больное место! Интересно, откуда они об этом узнали?
Внезапно меня посетила ужасная мысль.
— Хочешь сказать, что ты постоянно исцеляешься, а эти штуки… эти штуки, они…
— Стоит ранам затянуться, как они открываются вновь. Воистину чудесный способ пытки: настолько, что в определённых обстоятельствах я бы и сам им воспользовался. Не говорил ли я о том, что палачу следует знать свои инструменты? Ты неубедительно невежественна.
Показалось, что меня вот-вот стошнит. Я присела на корточки, упёрлась рукой в пол и постаралась сосредоточиться на дыхании.
Когда я подняла глаза, Атилас всё так же смотрел на меня, повернув голову — наверное очень неудобное положение. На его губах играла почти та самая, знакомая, пытливая улыбка.
— Да, это бы действовало питомцу на нервы. Хочешь, расскажу, что ещё бы не давало ей покоя? Тогда сыграем в угадайку. Постарайся отличить правду ото лжи. Если при помощи этого украденного лица сможешь убедить меня в том, что ты питомец, возможно, узнаешь что-то полезное.
— Вот погоди, только верну тебя домой, — сказала я, — Налью тебе в чай кровь для Джин Ёна или придумаю ещё какую-нибудь гадость. И вообще, перестану покупать твой любимый чай и стану заваривать ту ерунду из супермаркета! Неужели так трудно не превращать все ответы в головоломку?
— Ты… она…, - он остановился, озадаченный, — Батюшки, похоже я запутался. Кажется, наконец, я понимаю, каково Зеро.
Не уверена, что хотела знать, но всё равно спросила:
— О чём ты?
— Откуда ты так много знаешь о ней? — он снова впился в меня карими глазами, только теперь его взгляд стал ледяным, — Неужто вы схватили её? Клянусь, против моего господина у вас нет шансов. Наверное, вы умудрились выкрасть её тайком.
— Никто меня не хватал! — сказала я, — Я прямо перед тобой! Ты. Же. Меня. Видишь.
— Да, — сказал Атилас и отвернулся, — Уходи, пока можешь.
— Только сначала вытащу тебя.
Ни за что не оставлю его висеть в этом лунном свете, лучи которого снова протыкают его, стоит ранам затянуться. Я собралась и взглянула на блестящие нити в надежде увидеть их иначе, или убедить стать чем-то другим.
— Я бы не стал, — сказал Атилас, — Всё равно я тебя убью.
Я не стала смотреть в его глаза: боялась увидеть в них что-то ужасное. Изо всех сил я старалась увидеть нити лунного света по-другому, или почувствовать их чем-то иным. В конце концов, это изобретение Между, так что должен быть способ увидеть их под другим углом и заставить измениться.
Ведь когда я его спасу, Атилас поймёт, что я это я, а не кто-то другой? Почему-то я точно знала, что мои действия в этом сне, если это сон, могут повлиять и на реальность: прямо как то, что ты делаешь в Между влияет на За и на мир людей. А если так, то спасение Атиласа во сне может помочь спасти его и в жизни.
Постараюсь сделать всё, что смогу, несмотря на колкости и издёвки Атиласа. Мои трое психов умели использовать слова либо для простейшей передачи информации, либо для изощрённых шуток, но мы связаны до тех пор, пока они не закончат дела, и я не получу дом. Не позволю, чтобы даже один из них умер. Они мои психи.
И, несмотря на прерывистый вздох Атиласа, я прикоснулась к нитям лунного света. Они оказались твёрдыми и упругими.
Лунный свет, ага, конечно. Слишком уж прочные.
— Вы же лунный свет, — сказала я, — Почему же вы не ведёте себя как положено?
Стоп. Стоп.
Лунный свет — это же отражение солнечных лучей. А солнечные лучи могут быть волнами или частицами.
— Незачем так торопиться, — сказала я плотным нитям лунного света, — Зачем так напрягаться? Не обязательно быть одновременно и волной, и частицами. Может попробуете стать только частицами?
Лунный свет моргнул, и показалось, что нити стали более рыхлыми. Я провела пальцем по одной из них, и она осыпалась дождиком сверкающих искорок на белоснежный пол. Окровавленное плечо Атиласа, которое только что было проткнуто той нитью опустилось вниз и набухло голубой кровью.
Атилас, наконец, открыл глаза.
— Интересно. Неужели это действительно спасательная операция?
— А ты что думал? — чуть не сказала: «а ты что думал, неблагодарный, изворотливый ты фейри», но вовремя остановилась. И так уже наговорила лишнего.
— Неважно, — он окинул меня стальным взглядом и опять закрыл глаза, — Чуть не забыл. Ты же сообщишь, как закончишь?
Если бы не видела, каким бледным было его лицо, и какими глубокими стали морщинки возле глаз, ляпнула бы что-нибудь в ответ. Что бы он там не говорил, какие колкие бы замечания не отпускал, Атиласу неимоверно больно. Уж если мы, питомцы, огрызаемся от боли, то жители За способны на большее.
Видимо основной вес тела несли нижние части нитей, потому что стоило мне расщепить последнюю ниточку, как торс Атиласа медленно пополз вниз. Я подставила плечи, и осторожно опустила его на пол. А сверху всё сыпались и сыпались сверкающие частицы лунного света.
Кровь вытекала из его тела, и собиралась в лужу вокруг него. На секунду я замешкалась. А ведь он обещал меня убить. Раза три, четыре.
Но оставлять его так нельзя. К тому же, он и сесть-то сам не может, не то, что меня убить. Он лежал в липкой луже тёмно-голубой крови, и только чуть приоткрытые глаза говорили о том, что он едва в сознании.
Я подтащила его к стене. Кровоточащее тело Атиласа было очень тяжёлым. На мгновение его взгляд замер на мне: стальные карие глаза были ясными и совсем чужими.