Между небом и землей
Шрифт:
Её хрупкое тело сжалось в болезненный комок, и новая слеза несправедливости капнула на покрывало. Северус не имел права прикасаться к ней, но почему-то порывисто прижал её к себе, дрожащую как осиновый лист. Всё что движет его глупым сознанием — это всплески эмоций, приносящих Анне новую боль.
— Я больше не вижу в тебе её… — едва различимо произнес Северус, прижимая девушку всё крепче.
Её сердце билось неровно, она захлебывалась воздухом. Бесшумная истерика охватила её измученную душу.
*
Эти слова должны были успокоить, но вызвали новый приступ боли, не достаточно ли на сегодня? Не достаточно ли на всю оставшуюся жизнь? Не хочу быть бессмертной, если выживу… Эта жизнь не для меня… Он больше
Его рука вновь гладила мои волосы, так аккуратно, бережно… На что это было похоже? Не знаю, это было похоже на частичку того самого счастья, о котором я так долго мечтала, и теперь не могу принять. Ощущение, что это всего лишь обман, быть может, какая-то сверхреальная иллюзия, поглотило моё сознание.
*
Зачем он это сделал? Он буквально признался ей в чувствах, которые так долго отталкивал, прикрываясь ненавистью, уничтожая подобное на корню. Северус не мог поверить, что обнимает Анну — девушку, которая стала вдруг смыслом его жизни. Как долго он мог еще сопротивляться, принося и ей и себе боль? Конец всему… Переступить через себя, через предрассудки и вину прошлого оказалось не так сложно. Словно вдохнул полной грудью впервые за семнадцать лет, да что там, за всю свою никчемную жизнь! Боль постепенно отступала, Анна стала для него обезболивающим. Она дала ему новую жизнь, и пускай он не знал, за что судьба преподнесла ему этот совершенный подарок, он больше был не в силах сопротивляться её любви, и своей…
— Прости… — прошептали его губы.
И пускай он не знал, почему говорит это, быть может, это слово было адресовано вовсе не Анне, а Лили. Оно стало паролем в новую жизнь, оружием разрушения его прошлого… Северус отпустил её… Он не имел права отказываться от чувства вины за смерть Лили, он просто освободил своё сердце для девушки, в которой сейчас нуждался, от которой зависел… Её тело всё еще сотрясала неконтролируемая дрожь. Не зная, что делает, он поднял лицо Анны и поцеловал в лоб, она взглянула на него с недоверием, но с нежностью. Она приходила в себя после трудного утра, ее дыхание выравнивалось, как и пульс.
— Я больше не отпущу тебя…
На этот раз слова были обращены непосредственно к Анне, к её грустным зеленым глазам, всё ещё не верящим в происходящее. Затем он просто поцеловал её…
*
Я думала, что всё моё сознание будет ликовать в ожидании этого момента, но я просто ответила на этот неожиданный поцелуй, как на обыденность. Его волосы спадали на моё лицо, а руки переместились и крепко сжали плечи, но это было не грубо. Нежно и страстно он прижимал меня к себе. Я аккуратно убрала его волосы за уши, осторожно обняла за шею. Неужели любимый человек в моих объятиях? Наплывало осознание этого, и грусть и тревоги уступали место неге, спокойствию. Что это значит? Затишье перед бурей? Последний глоток жизни перед смертью? Тихое предзнаменование беды? Не может быть… Вера в лучшее должна стать моей спутницей.
Моя рука скользнула под его рубашку, под которой сразу же дрогнули мускулы. Быть может, делать подобное сейчас немного несвоевременно, но это чертово желание сжигало во мне разум, оставляя место лишь инстинктам. Северус не сопротивлялся, он просто помог мне и быстро снял рубашку через голову. Всё, что на мне было — это свитер, майка и джинсы, очищенные заклинаниями – скорее всего, это сделал Игорь – так я думала до настоящего момента, теперь же я уверена, что это был Северус…
Всё происходило естественно, он помог мне снять одежду. Не было той неистовой страсти и грубости, которые уводили в странное животное наслаждение, застилали глаза пеленой и заставляли разум уходить в крутое пике. Это было по-другому. Этот новый Северус был нежен,
— Прости… — выдохнула я на него морозом.
Но от моего дыхания, его лицо не покрылось льдом, и, кажется, он даже не ощущал холода. Как он может не чувствовать?
— Тогда, в камере, волна холода обогнула меня, прошла мимо.
Удивление? Нет, это был шок, как такое может быть? Он не стал продолжать, просто снова примкнул к моим губам…
Я прижималась всем своим существом, жаждала забрать его душу вместе с телом. На этот раз всё было абсолютно по-другому. Это было обоюдно…
====== Возвращение ======
Сплетение тел в пространстве страданий,
И всплески эмоций даны двум сердцам.
Пути их сошлись в порыве признаний,
Их души забылись, поддались страстям.
Они позабыли о прошлых ошибках,
Во власть отдаваясь грехам и любви,
Очистились души и шрамы зажили,
В объятиях боли и чувства вины…
Тела их любили и были любимы.
Момент покаянья и истины слов,
Их души чисты, сердца их ранимы,
И ими владела святая любовь…
Руки сжимали спину, отдавая ему осколки страсти, склеивающиеся в живую, неприкосновенную любовь. Чувства ожили в благодарность всем словам, произнесенным сегодня. Вопреки всему мы принадлежали, принадлежим друг другу. Глупое одеяло соскочило с кровати, открывая комнате постыдные сцены. Боль отступила, все переживания сделали паузу до завтрашнего дня. Теперь я не боялась наступления завтра, обещающего новые проблемы, новую душевную боль.
Отныне и всегда мы могли пережить любые невзгоды, потому что были вместе, потому что любили… Его шероховатые руки, уставшие от множества испарений зелий, нежно ласкали мой живот, спускаясь ниже. Губы целовали неровно вздымающуюся грудь, принося вздохи новой неги, рваные чувства… Я обращала лицо к небу с искусственными планетами, с неправильно расположенной галактикой. Мои волосы распластались по подушке, неровно спадая с края кровати и колыхались на сквозняке. Я больше не боялась причинить холодную смертельную боль человеку, которого люблю. Его душа открывалась мне порывами страсти, а иней, окутавший комнату серебром, не смел мешать нам. Я была свободна, мы были свободны от злобы, страданий и мглы, до этого момента окутывающей сердца черной дымкой потерь и бед. Эта ночь принадлежала лишь нам двоим, и на полу перестали мерещиться костлявые руки Смерти, стекла облепил морозный узор из острых многоугольников, не позволяющий нарушать эту неспешную идиллию. Покалывания внизу живота откликались неистовыми судорогами. Иногда Северус резко останавливался, застывая в болезненной гримасе, нет, эта боль была другой, она была сладкой, всепоглощающей, в такие моменты я чувствовала, как тепло растекается внутри нас обоих. И только мои глаза открывались от приятной агонии, как его тело снова начинало раскачиваться, не давая возможности ровно вздохнуть. Я утопала в его объятиях, а он в моих.
На потолке образовалось облако, закрывая от нас фосфорицированные планеты и звезды, из него летели редкие снежинки, но, не долетая тел, они испарялись, лишь вокруг кровати образовался серебряный ковер, мерцавший в слабом свете восходящего солнца, проступавшего сквозь украшенное узором окно. Утро прокрадывалось в спальню, и я начала ярче различать его бледное лицо и кожу, его настойчивые руки. Мои губы скользили по его подбородку, едва поросшему щетиной, уже в который раз опускались к шее. Всё, что было нужно — это еще немного времени, чтобы насладиться друг другом вдоволь, ощутить на себе каждую клеточку желаемого тела, познать каждую молекулу души. Он поднял мои ноги себе на плечи и снова жадно, но с противоречивой легкостью, приник к губам, немного покусывая, оставляя неглубокие вмятинки на пересохшей нежной плоти.