Между никогда и навечно
Шрифт:
— Спасибо папа.
— Шлем, наколенники и защита для запястий, — напоминаю я, когда она отступает и закатывает глаза. Я поднимаю брови и бросаю на нее строгий взгляд.
— Шлем, наколенники и защита для запястий, — повторяет она, кивая.
— Повеселись, детка.
Бринн улыбается.
— Люблю тебя, папа.
— Я тоже тебя люблю, Босс.
Бринн, Кэмерон, Рыжий и Шэрон выходят из парадной двери одновременно с входящими Джоной, Хаммондом и Торреном. Все обмениваются приветствиями, и я не упускаю из виду, как рука Рыжего перемещается к середине спины Шэрон,
Интересно.
В последнее время они много времени проводят вместе. Это защитная привычка или нечто большее?
Я молча опираюсь на стойку, пока участники группы Саванны рассаживаются кто куда, а Хаммонд в гребаном сшитом на заказ костюме в девять утра воскресенья стоит посреди гостиной и просматривает свой телефон.
На этой «встрече» обсуждаются планы следующего альбома «Бессердечного города». Для которого Сав уже начала писать. Когда я спросил ее, не следует ли обсудить нечто подобное в более формальной обстановке, возможно, в офисе или в конференц-зале студии, она расхохоталась и погладила меня по голове, будто наивного ребенка.
Впрочем, я не наивен. Я просто хочу, чтобы все получилось. Чтобы новая эра «Бессердечного города» была идеальной для Саванны. Ей это нужно, и она, черт возьми, этого заслуживает. Я не хочу, чтобы что-то или кто-то снова отнял у нее счастье.
Я осматриваю собравшихся в гостиной людей.
Сначала мой взгляд останавливается на миниатюрной розововолосой барабанщице.
Я довольно хорошо узнал Мэйбл за месяцы, прошедшие после пожара. Она почти единственная подруга Саванны, и хотя я знаю, что отношения между ними какое-то время были напряженными, они кажутся такими же близкими, как и много лет назад в Майами. Мэйбл примчалась в больницу, когда узнала о пожаре, и проводила здесь почти каждый день с тех пор, как мы вернулись. Мэйбл меня не беспокоит.
Но Торрен…
Мой взгляд скользит по Торрену Кингу, и по тому, как он напрягается, я понимаю, что он чувствует мой взгляд. Хорошо. Гребаный мрачный ублюдок. Он думает, я не вижу, как он смотрит на Сав краем глаза. Как постоянно наблюдает за ней. Но рыбак рыбака видит издалека, и как человек, который точно знает, каково это быть завороженным хаосом Саванны, я могу заметить это за много миль. А Торрен? Пусть отрицает это сколько угодно, но меня не обмануть. Засранец все еще зациклен на моей девушке. Это почти вызывает во мне сочувствие к нему. Почти.
Я доверяю Саванне, когда она говорит, что между ними больше никогда ничего не будет.
Черт, я даже верю, что Торрен не попытается ее вернуть.
Что меня беспокоит, так это то, сможет ли он на самом деле двигаться дальше или все испортит Сав. Я бы не исключил возможности того, что размышления о непоправимом горе вынудят его покинуть группу посреди тура.
Словно услышав мои мысли, Торрен поворачивает ко мне голову и встречается со мной взглядом. Не прерывая зрительного контакта, я подношу чашку к губам и делаю еще глоток кофе. Его глаза сужаются, но ни один из нас взгляда не отводит. Только после того, как Хаммонд зовет Торрена, связь обрывается,
Ненадолго позволяю голосу Хаммонда проникнуть в мои мысли — что-то о возможных названиях альбома, флюидах, видениях — прежде чем отключиться и посмотреть на Джону.
Джона — загадка, а значит, самая опасная темная лошадка.
Он совсем не похож на парня, которого я встретил в Майами. Тот Джона был ответственным и харизматичным. Дружелюбным. Остроумным. Заботливым.
Но этот Джона? Его я не знаю.
Обычно он говорит только тогда, когда к нему обращаются, редко улыбается, и я никогда не слышал его смеха. Единственный раз, когда я вижу, что он проявляет другие эмоции, кроме разочарования или апатии, это во время игры на инструменте.
И я знаю, что он не ушел бы из группы добровольно.
Я пробегаю по нему глазами. Он сгорбился в кресле, но трезв и внимателен. От Сав я знаю, что он уже пять месяцев в завязке. Его бы вообще не пустили в дом, если бы он употреблял наркотики — у нас здесь даже алкоголь не держат — и это домашнее правило, с которым никто не спорит. Так безопаснее для Бринн. Так лучше для всех. Джона не исключение, и все изо всех сил стараются не вести себя с ним так, будто ходят вокруг него на цыпочках, словно он бомба замедленного действия. Но у них ничего не выходит. К нему относятся, как к ребенку, и я вижу, что он это понимает.
Я наблюдаю за его лицом, пока он внимательно слушает голос Хаммонда. Он поворачивает голову к тому, кто говорит, но сам сидит молча.
Джона заставляет меня нервничать больше всего, и мои инстинкты работают на пределе, пытаясь найти решение. Чтобы защитить Сав. Чтобы она была в безопасности и счастлива. Чтобы помочь и все исправить.
Я ухмыляюсь, когда в моей памяти всплывает голос Сав. Она называет это моим комплексом спасителя. Говорит, что это реакция на травму. Может быть, она права. Обычно так и бывает.
Кажется немного сюрреалистичным, когда я думаю об этом.
Самая крутая рок-группа в музыкальной индустрии тусуется у меня дома — черт возьми, я влюблен в одну из самых популярных знаменитостей в мире — но это также нормально, как и дыхание. Такое ощущение, что я нахожусь именно там, где должен быть, и в то же время очень далек от того, как я себе представлял свою жизнь.
В кармане звонит телефон, напоминая, что у меня запланирован деловой разговор с Дастином о «Восточном побережье». Мы привыкаем к разнице во времени.
Я допиваю кофе и ставлю чашку в раковину, прежде чем снова заглянуть в гостиную. Озорной взгляд штормовых серых глаз устремляется на меня. Уголки пухлых губ приподнимаются, и она посылает мне поцелуй. Я ухмыляюсь и повторяю этот жест, затем подмигиваю ей, после чего возвращаюсь наверх, чтобы позвонить Дастину.
***
Два часа спустя я отрываю взгляд от экрана компьютера и вижу в дверях улыбающуюся Саванну.
Она пересекает комнату, направляясь ко мне, и я поворачиваюсь на кресле с явным приглашением. Она принимает его, без колебаний усаживаясь ко мне на колени. Я обнимаю ее и медленно целую, наслаждаясь каждой секундой.