Между никогда и навечно

Бенсон Брит

Полностью моей.

ЭПИЛОГ

САВАННА

Год спустя

— Я не могу найти свои наушники!

Я наблюдаю со своего места на кухонной стойке, как Бринн сбрасывает с дивана подушки. Перевожу взгляд на Мэйбл и пожимаю плечами.

— Встань! Встань! — кричит Бринн Торрену, и тот со смехом поднимается с кресла как раз вовремя, чтобы Бринн смела подушки и с него. — Где эти гаденыши?

Входная дверь открывается, и появляется Джона, а за ним Леви. Бринн

оборачивается, проходит мимо отца и тычет пальцем в Джону.

— Ты! Ты последним брал мои наушники. Куда ты их дел?

Джона переводит взгляд с Бринн на Леви и на меня. Я пожимаю плечами. Он вновь смотрит на Бринн.

— У меня нет твоих наушников, Босс.

— Проклятье, — рычит она и поворачивается к Леви. — Я не могу уйти без наушников.

Леви выгибает бровь.

— Может, просто купим тебе новые?

— Нет, папа! Их мне подарила Кэмерон. Они особенные. Нельзя просто купить новые. Мне нужны эти наушники.

Она драматично стонет и топает из комнаты.

— Ого, — говорит Мэйбл. — Уверены, что она не подросток? Потому что ведет она себя определенно как подросток.

— Боже, помоги нам, когда она на самом деле станет подростком, — бормочу я, спрыгивая со стойки. Я пересекаю комнату и встаю перед Леви, и он обнимает меня за талию. — Готов?

Он целует меня и кивает.

— Готов.

Я хихикаю. Ничего не могу с собой поделать. Я так взволнована. Это первый тур, в котором мы устроили перерыв между выступлениями. Время расслабиться, осмотреть достопримечательности и повеселиться вне сцены. И это первый тур, в котором я действительно буду трезвой и последовательной во всем.

Я в ужасе, но также и чертовски взволнована.

Оглядываю всех участников моей группы. Мою семью.

Мы с Мэйбл близки как никогда. Она проводит со мной, Бринн и Шэрон больше времени, чем у себя дома. Торрен все еще мрачный засранец, но мы, наконец, добираемся до цели, где нам не нужен буфер в виде других людей, чтобы общаться. Эти разговоры неестественные и короткие, и всегда только о музыке, но это только начало. А Джона… ну, Джона беспокоит. Ничего не изменилось, и некоторые дни хуже других. Но ему это нужно. Музыка. Поклонники. Ему нужна эта группа, эта семья. Надеюсь, новый тур окажет на него целебное воздействие.

На всех нас.

Когда мой взгляд останавливается на Мэйбл, ее улыбка говорит мне, что наши мысли совпадают.

«Люблю тебя», — говорит она мне одними губами.

«Люблю тебя», — отвечаю ей также.

Дверь снова открывается, и входит Рыжий с моей собакой, путающейся у него под ногами, и светло-зелеными шумоподавляющими наушниками в руке.

— Нашел, — говорит он, показывая их всем. — На заднем сиденье машины.

— Я говорила ей проверить там, — заявляет моя мама, спускаясь по лестнице, а Бринн следует за

ней.

— Я проверяла, — ворчит Бринн.

Когда ее ноги касаются пола, она подбегает к Рыжему и останавливается перед ним, вытянув вперед руку.

— Спасибо, спасибо, спасибо, Рыжий!

Он вкладывает наушники ей в руку, затем поворачивается к нам.

— Если все готовы, можем отправиться в путь. Все загружено. Ждет только нас.

Один за другим все следуют за Рыжим за дверь, но я хватаю Леви за руку, и он останавливается. Когда в доме остаемся только мы, я закрываю дверь и запираю замок, затем смотрю в его красивые карие глаза.

Иногда, вспоминая обо всем том дерьме, через которое нам пришлось пройти, чтобы, наконец, оказаться здесь, мне хочется плакать. Мое сердце снова разрывается, вспоминая те темные времена между «никогда» и «навечно». Но в такие моменты, как сейчас, я просто безмерно благодарна за все, что произошло с тех пор.

Если и есть причина, по которой случаются плохие вещи — а я до сих пор не уверена в ее существовании, — но если она и есть, то она для того, чтобы гораздо сильнее ценить хорошие моменты. Больная, извращенная уловка вселенной. Настоящая кровать всегда кажется более удобной после нескольких недель на койке туристического автобуса. Душ — это рай после потного, грязного фестивального шоу в летнюю жару.

«Навечно» кажется утопией после стольких лет «никогда».

Никогда не жить. Никогда не дышать. Никогда не знать, проснусь ли я, чтобы увидеть завтрашний день.

Вначале, единственно хорошей вещью в моей жизни всегда был Леви. Моей единственно хорошей вещью. А теперь он один из многих.

— Я люблю тебя, — говорю я.

Я чертовски сильно его люблю. Словами не выразить.

Он усмехается.

— Я тоже тебя люблю.

— Спасибо.

Он наклоняет голову набок и изучает мое лицо.

— За что?

— За то, что сделал это ради меня. За то, что решил ради меня приехать сюда, в Лос-Анджелес, и пережить этот хаос. За то, что вырвал себя из привычной жизни и с головой бросился ради меня в этот бой. Просто… просто за то, что ты есть. За тебя. Спасибо.

— Пожалуйста. — Леви нежно целует меня, затем с ухмылкой отстраняется. — Но я делаю это не ради тебя.

— Не ради меня?

Я возмущенно фыркаю, пытаясь выглядеть обиженной. Борюсь с улыбкой, но дерьмово справляюсь с задачей. Он качает головой.

— Я жажду твоего хаоса. По всей видимости, он мне нужен больше кислорода, потому что без тебя я не могу дышать. Как я так долго выживал, не делая ни единого вдоха, мне никогда не узнать, но теперь, когда ты моя, я держусь за тебя крепко, и это чисто из эгоистичных побуждений. Потому что я этого хочу.

Он обхватывает рукой мою шею и целует в губы. Я жажду раствориться в нем. Обхватить его руками и ногами и никогда не отпускать.

— И чего же ты хочешь? — спрашиваю я и чувствую на губах его улыбку.