Между никогда и навечно
Шрифт:
— Леви, — приветствует меня Маркус, мой руководитель проекта, затем указывает на стоящую передо мной постройку. Она почти похожа на дом. — Сегодня заканчиваем прокладку трубопровода.
Я иду за ним на стройку и здороваюсь с субподрядчиками, устанавливающими трубопровод. Маркус проводит меня по комнатам, показывая прогресс, и я печатаю заметки на телефоне, чтобы отправить их Шэрон. Электропроводка выглядит хорошо, прокладка трубопровода идет полным ходом и к концу дня должна быть завершена, и если в начале следующей недели удасться пригласить сюда инспекторов,
Дав добро Маркусу на продолжение работ, следую за ним в соседнее здание, чтобы проверить там то же самое. Здесь еще не так много сделано, бригада только приступила к установке электропроводки, но нам повезло. Благодаря хорошей погоде и нашему частному инвестору, чьи деньги делали свое дело, строительство продвигается быстро.
— Выглядит хорошо, правда? — спрашивает Маркус, когда мы снова выходим на солнечный свет. — Дело движется быстро.
Я хмыкаю в знак одобрения, смотрю на часы и говорю ему, что около полудня Шэрон пришлет ланч. Быстро обхожу часть готовых домов, а затем еду в последнее место, где хочу быть, но куда мне не позволяют не поехать совесть и чувство вины.
Припарковав грузовик у обочины, иду по тротуару к двери. Кустарники аккуратно подстрижены, клумбы прополоты и мульчированы. Должно быть, недавний визит ландшафтных дизайнеров. Я взбегаю на окружающее дом крыльцо и стучу в дверь, затем жду.
Моей матери требуется тридцать секунд, чтобы открыть дверь, еще две, чтобы заглянуть мне за спину, а затем хмуро уставиться на меня. Не говоря ни слова, она открывает дверь шире и жестом приглашает войти.
— Мам, — киваю я, сбрасывая туфли и следуя за ней на кухню. Я сажусь за стол, а она заваривает кофе. — Двор выглядит красиво. Кого ты заставила это сделать?
— Сын Беверли Виндзор сделал это для меня.
Она переводит взгляд ко мне, затем возвращается к задаче по подсчету ложек кофе и высыпанию их в фильтр. Хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым за то, что сын Беверли Виндзор занимался ее двором, а не ее родной сын. Я же не испытываю ни грамма вины.
— Он хорошо поработал, — хвалю я.
Она усмехается и достает из шкафа две кружки, затем ставит их на стол. Одну — передо мной, а другую — перед стулом, на котором всегда сидит. Я встречаюсь с ее суровым взглядом и готовлюсь к тому, что, как я знаю, грядет.
— Мог бы привести мою внучку, — говорит она стальным голосом.
Я медленно вдыхаю. Никакого «привет, как дела». Сразу переходит к ссоре. Ничего удивительного.
— Бринн не захотела ехать, — четко произношу я. Не считая малейшего изгиба ее бровей, нет никаких признаков того, что она меня услышала.
— Я не видела ее больше месяца.
Я киваю. Знаю, сколько времени прошло.
— Ей всего семь, — огрызается мама. — Она ребенок. Ты даешь ей слишком большую свободу в праве голоса. Она не должна диктовать, когда и как часто видеться со своей бабушкой.
Я барабаню пальцами по бедру. Наклоняю голову из стороны в сторону, пытаясь снять часть нарастающего напряжения.
—
— Она — ребенок…
— Она — человек, — прерываю я ее. — Если Бриннли с тобой некомфортно, я не собираюсь заставлять ее приезжать к тебе. Ты — моя мать, но это не дает тебе никаких прав.
Я выдерживаю ее взгляд, пока она яростно моргает. Она несколько раз фыркает, затем топает к кофейнику. Достает две новые кружки и в тишине наполняет их. Когда она ставит кружки на стол и видит две пустые кружки, которые уже принесла, снова фыркает. Оставив полные кружки, хватает пустые и несет их на кухню.
— Тебе не нужна помощь с уборкой папиного кабинета? — пытаюсь я сменить тему. Она машет рукой в мою сторону, но на меня не смотрит.
— Нет. Там одни файлы и документы. Проповеди. Какие-то заметки. Это работа для шредера.
Дальше она не продолжает. Она не перейдет к другой теме — ее мысли все еще сосредоточены на Бринн. На моей дочери и том, как я ее воспитываю. Самое странное в этом то, что моей матери не нужны отношения с Бринн. Она просто хочет что-то контролировать. Меня она больше не может держать в железной хватке. Моего отца — тоже. Она одна и ей скучно.
Я беру кружку и делаю глоток, молча наблюдая.
Кто-то может подумать, что я резок или не прав, позволяя Бринн самой решать видеться ли ей с моей матерью. Пускай. Но ее воспитывают не другие люди, а я.
А еще я знаю свою мать, и ни один из аргументов в пользу того, чтобы заставить Бринн проводить с ней время, никогда не перевесят этого знания. Пусть она моя мать, пусть она старая и одинокая теперь, после смерти отца, ну и что с того? Она все также полна осуждения, ненависти, грубости и откровенной злобы, и это не та атмосфера, в которой я хочу видеть Бринн.
Бринн сама попросила больше не видеться с моей матерью. И я буду уважать ее просьбу.
Когда мама снова обращает внимание на меня, становится ясно, что отступать она не собирается.
— Все из-за того, что я сказала о ее подружке? Да?
Я наклоняю голову набок и поднимаю бровь. Она чертовски хорошо знает, что причина не только в этом, но вишенкой на торте были ее постыдные комментарии о Кэмерон.
— А как же Ларки, — не отступает мама. — Она приезжает к ним? Хелен и Уильям не видели ее с похорон Джулианны.
Прежде чем ответить, я делаю еще глоток из кружки.
— Ларки более чем ясно дали понять, что не хотят иметь ничего общего с Бринн, если не могут диктовать, как мне ее воспитывать.
— И они правы, ты должен водить ее в церковь.
— Она ходит в церковь.
Глаза моей мамы расширяются.
— Ты ее водишь?
Я качаю головой.
— Иногда она ходит с Шэрон.
Лицо моей матери принимает убийственное выражение, полное отвращения и гнева.
— Эта женщина, — усмехается мама. — Как ты смеешь подпускать мою внучку к этой ужасной женщине…