Между строк
Шрифт:
– Не, нормально вообще? Отец накосячил, а я – крайний? – опрокинув рюмку коньяка, раздраженно выплевывает он.
Гладышев усмехается.
– Ну, так сказано, грехи отцов падут на детей до седьмого колена.
– Чего?
– Того. Крепись, Борян.
– Иди ты нахер, Олежа! Я тебе серьезно, а ты со своими шуточками.
– Какие шуточки, Боря?! Библия – штука серьезная. Из-за нее люди, между прочим, ни один век воевали, – продолжает Олег умничать, но Шувалову сейчас не до смеха, поэтому он раздраженно отмахивается.
– А этого ты за каким сюда притащил? – оглядевшись, кивает он в сторону «космонавта» или попросту наркомана.
– Денег
– Да это мамаша Машкина растрезвонила, чтобы мать позлить, – с досадой признается Шувалов. – Я как узнал, хотел прибить ее на хрен.
– Ну, так и прибил бы, – невозмутимо отзывается Олег.
– Ты че, теща же будущая, – усмехается Шувалов.
– Тем более, быстрее отмучаешься, – хохотнув, заходиться кашлем друг, опрокинув в себя коньяк. – Фу, ну и дрянь же!
– Гладышев, вот не пьешь ты крепкие напитки и не пей, не переводи добро, – забирает у него Борька бутылку. Смотреть, как друга всего перекосило, нет сил.
Пока Гладышев приходит в себя, Шувалов принимается за еду, а то со всеми этими разборками совсем забыл об одной из главных радостей жизни.
Постепенно настроение поднимается, тягостные мысли отходят на второй план, и Боря по-настоящему наслаждается общением с родными и друзьями. Мама на него больше не злиться, она вообще человек отходчивый, поэтому через полчаса уже во всю обнимает сына, со слезами причитая, как же она будет без своего львёночка. У Борьки, как и у всех присутствующих ее речи вызывают приступ неудержимого хохота, но Любовь Геннадьевну это ничуть не смущает.
– Вам – мужикам, материнских чувств никогда не понять, – улыбаясь, отмахивается она.
И Боря действительно не понимает, просто знает, что у него лучшая на свете мама, а потому заставлять ее переживать и расстраиваться для него невыносимо, но и как найти решение, которое удовлетворит всех, он тоже не знает.
Эти мысли напоминают ему о главной проблеме, и как бы его не ломало что-то у кого-то просить, Машкино благополучие важнее его самолюбия. Пересилив себя, он обращается к Гладышеву, когда они выходят на улицу, чтобы проветриться.
– Олег, присмотришь за моей.
– В смысле? – удивляется друг и не упускает возможности подколоть. – Пояс верности на нее надеть что ли?
– Иди нафиг, придурок, – со смешком отзывается Борька. – Денег если че подбросишь? Я потом отдам.
– Так ты же ей все накопленные бабки отдал.
– Ну, ей там что-то надо было купить, – туманно отвечает Шувалов, зная, что сейчас Гладышев выдаст в своей манере. И он выдает.
– Борь, ты сдурел что ли? Тебе на хрена этот геморрой? Пусть сама идет и пашет. А то нормально пристроилась. Как лоха тебя разводит!
– Не учи дедушку кашлять, – отрезает Шувалов, начиная закипать. – Поможешь или нет?
– Я-то помогу, но вот она того стоит?
– Что значит, стоит? Это тебе не тачка. Любишь бабу – заботишься о ней, а стоит она или нет – это уже другой вопрос.
– Ну, так ответь на этот «другой» вопрос.
– Вот встретишь свою зазнобу, Олежа, и ответишь, а потом скажешь, был ли вообще смысл отвечать, – подмигнув, парирует Шувалов, давая понять, что тема закрыта.
Вот только закрыть ее для самого себя не так -то просто. Впрочем, Боря даже не пытается, зная, что следующие два года будет изводить себя мыслями об этом.
Выдержат ли они с Машкой испытание расстоянием
Глава 5
Спустя пять месяцев…
«Здорово, братух! С днём рождения (наступающим или прошедшим, не знаю, как дойдет, почта работает с перебоями)! Здоровья тебе крепкого, успеха во всех твоих начинаниях. Пусть всё, что ты задумал, будет реализовано. Не расстраивайся из-за универа. Как та баба из фильма говорила: «У тебя еще уйма попыток». Ты у нас башковитый, просто пока не повезло, но я уверен, у тебя все получится и не в нашем колхозе, а где-нибудь в столице. Всё, что ни делается – всё к лучшему. Неудачи тоже полезны: закаляют характер и мотивируют. В общем, не накручивай, Олежа, а то знаю я тебя, начнешь анализировать, да грузиться. Живи проще, братух, будь оптимистом, иначе так можно и в дурдом загреметь, а мне совсем не хочется таскаться в психушку на Льва Толстого. Знаешь же, я этот район не люблю. Короче, счастья, дружище, любви и всех благ. Если что, ты знаешь, что всегда можешь на меня положиться. Отлично вам отпраздновать. Пацанам и девкам нашим привет. Зайди к матери, я оставил тебе подарок. Только при ней не открывай, а то ее инфаркт долбанёт. И без глупостей! Без всяких «да не надо», «ни к чему» и тому подобной херне. Без тебя разберусь. В конце концов, должен же кто-то оберегать твою смазливую физиономию, пока меня нет. Так что молча бери и всё! Кивни, если понял. Еще раз кивни…»
На этом моменте Гладышев начинает хохотать, сообразив, что в самом деле кивает. Чувство, будто Борька стоит напротив и сверлит требовательным, упрямым взглядом.
В этом весь Шувалов: отказов он не принимает, и если уж что-то взбредет в его голову, то хоть умри, а от задуманного он не отступит. Поэтому Олегу ничего иного не остается, кроме, как кивать да удивляться предусмотрительности друга.
И когда только всё успел? Впрочем, глупый вопрос. Это же Борька. Он всё успевает, про всех помнит и близким последнее отдаст, если понадобиться. Такие люди, как Шувалов, в которых уверен больше, чем в самом себе, они на вес золота. И Гладышев, в которые раз признает, что с другом ему несказанно повезло.
Борька был не просто приятелем, на которого всегда можно положиться, он был для Олега по-настоящему дорогим и близким человеком, которому Гладышев мог доверить всё, что угодно: сомнения, проблемы, радости и мечты. Шувалову всего лишь парой слов удавалось ободрить, встряхнуть, вселить уверенность и дать пинка. Вот и сейчас в каждой строчке непоколебимая вера в то, что всё у Олега получиться, и Гладышев чувствует, как подавленность из-за провала на экзамене и переезда на Север потихонечку отпускает из своих цепких лап.
Определенно, Шуваловский оптимизм заразен, – подытоживает Олег и продолжает «терапию».
«Братух, идея податься на Север очень даже дельная. Деньги там хорошие можно заработать. Но твою же… не мог ты её раньше подкинуть?! Я бы тогда от армейки откосил, вместе бы поехали. Теперь торчи мне здесь два года, переживай, как бы ты там не окочурился да на какой-нибудь бурятке не подженился, а то ринешься проверять, правда ли, у азиаток везде узко, и наплодишь бурят – оленят.»