Между строк
Шрифт:
– Вот придурок, – опять заходится Гладышев хохотом. Мишка Антропов недоуменно косится на него и вопросительно приподнимает бровь.
– Че он там?
– Отжигает.
– В смысле?
Гладышев указывает на только что прочитанный абзац, и через пару секунд хохочут они уже на пару с Антроповым.
– Серьезно, узко? – просмеявшись, интересуется Мишка.
– Еще один дуралей, – закатывает Олег глаза.
– Ну, а че? Говорят же, у мужиков-азиатов елда меньше, чем у европейцев, вот и у девчонок там, наверное, под них заточено, – выдает Антропов еще одну стереотипную муть
– Ну, поехали со мной, – предлагает Олег, – займешься исследованием широт и глубин северных.
– Не-е, отморожу еще себе всё нафиг.
– Так ты найди себе с огоньком. Такую, чтоб и коня на скаку, и борщ на плиту, а ты такой на печечке полеживаешь, пузо почесываешь, – расписывает Гладышев, театрально вздыхая и мечтательно закатывая глаза, вызывая у Мишки очередной припадок веселья.
– Че ж ты тогда от Ядрёной своей ломанулся? Она, как раз, тебя и борщами почивала, и греть готова была по триста раз на дню.
– Ну-у, – тянет Олег и глубокомысленно изрекает. – Не хлебом единым жив человек.
–Тебе не угодишь. Вот подцепишь на Севере какую-нибудь снежную королеву, сразу Ядрёную нашу вспомнишь.
– Да-а, Ядрёная хорошая. Мозгов бы чуть-чуть и вообще мечта, – с улыбкой соглашается Гладышев, вспоминая свою бывшую подружку – Сашеньку Иванцову: заботливую, ласковую, немного полноватую блондиночку с внушительным размером груди.
Ах, какой Сашенька была кудесницей: и булочки, и блинчики, и борщи, и минеты, и жаркий секс, где только хочешь, и как хочешь! Если бы жизнь заключалась только в том, чтобы трахаться и харчеваться, то, пожалуй, ее можно было назвать идеалом.
– Не надо ей мозгов, – возражает меж тем Миха. – Она потому и хорошая, что без них.
Гладышев усмехается и возвращается к чтению письма.
«Ну, ты понял, Олежа. Не вздумай! Я не поеду к тебе на свадьбу задницу морозить. А если серьезно, удачи, братух, хотя не знаю, как ты там будешь. На Севере пить надо, как слепая лошадь, чтоб не окочуриться, а ты у нас дохлятина. Короче, напиши мне сразу, как приедешь, что там и как.
У меня всё нормально. Скоро учения закончатся, в море выйдем. Жду очень. В учебке запарило торчать. Прикинь, недавно в столовке дежурил, у них там тушенка с 80-х годов, и нас этой парашей кормят. Я в ахере! Но приходиться жрать, куда деваться?
Вчера чуть на гауптвахту не загремел. Дятел тот из старшего призыва опять доебался, я не выдержал – мозги ему стряхнул. Забыл, что не в зале, сделал бросок через себя, а он башкой прямо в бетон вписался. Короче, откукарекался, лежит в медчасти. Повезло, что прапор у нас мировой мужик. Удалось разрулить. В целом, жить можно. Иногда даже весело бывает.
Братух, у меня просьба: зайди к Машке моей. Уже месяц от неё писем нет. Узнай, как она. Может, что случилось? Я, блин, издергался. Не могу ни жрать, ни спать, накручиваю в башке, как псих. В начале декабря в море надо выходить, а какое мне море, если ни фига не понятно? Напиши мне сразу, как узнаешь всё, а то у меня реально крыша поедет. Пацаны стебутся, говорят, типа кинула, но…
Такие дела, братух. Буду прощаться. Давай, удачи тебе, жду ответ.»
Дочитав письмо, Гладышев, нахмурившись, поджимает губы. В отличие от Борьки у него относительно Маньки Скопичевской иллюзий никаких не было. Он эту алчную сучку с первого дня насквозь видел. И до сих пор недоумевал, как это друга угораздило вляпаться в такое дерьмцо, причем по самые уши. Видимо, правду говорят, любовь зла. Но похоже, пришла пора увидеть Шувалову истинное лицо своей зазнобы, вот только как же не вовремя. Как же, мать её, не вовремя!
Гладышев разве что зубами не скрипит от досады, ибо знает Борьку, как облупленного. Взорвётся Шувалов, и никакая сила его в армии не удержит. Примчится домой, чтобы если не убить Маньку, так хоть просто в глаза ей-твари посмотреть.
Олег, конечно же, считает, что Скопичевская таких затрат энергии и сил не стоит. И уж тем более, она не стоит тех проблем, которые возникнут, если Шувалов уйдет в самоволку. Но разве Борьке это объяснишь?! Не станет он никого слушать. Упрямый ведь, как баран. Будет на эмоциях творить черте что даже себе во вред, но не успокоиться, пока не выплеснет всё, что накипело.
Поэтому надо придумать, как уберечь друга от необдуманных действий, но прежде всего, выяснить, что эта падла – Скопичевская мутит и с кем. Помоги ей бог, если она действительно Борьку кинула, Гладышев тогда устроит ей веселую жизнь.
В крови уже сейчас бурлит такой гнев, что хочется живьем закопать дуру. Обидно за друга до невозможности. На части рвет. Гладышев, наверное, за себя бы так не переживал, как за Борьку. Не заслужил Шувалов такого. Ведь всё для этой курвы делал, любил её по-настоящему, а она – сука трусливая даже написать не может. Более того, мозгов не хватает просто соврать.
В это мгновение у Гладышева в голове щелкает, и он понимает, что вот он – выход.
Плевать, что там у Скопичевской происходит, писать Борьке она будет до последнего, иначе Гладышев ее сам прикончит. Испортить Шувалову жизнь он не позволит.
– Случилось что? – отвлекает его Антропов от кровожадных мыслей.
– Ты моль Шуваловскую давно видел? – спрашивает Олег, сворачивая письмо.
– Машку что ли?
– Ну.
– Да давненько, – задумчиво произносит Мишка, затягиваясь сигаретой. – Потерялась она где-то. В клубе не бывает, на площади тоже. Заработалась походу.
– Загулялась, – скривившись, поднимается Гладышев с кресла.
– В смысле?
– В прямом.
– Вот блядина – то! – выплевывает Миха. – А Борька че?
– А Борька думает, случилось у неё что-то, – не скрывая иронии, отзывается Олег.
– Так может, правда, случилось? – с сомнением предполагает Миша.
– Ага, – невесело усмехнувшись, закатывает Гладышев глаза. – Эта коза тогда бы сразу ко мне прискакала, денег просить. Она первое время несколько раз в месяц клянчила, а тут что-то затихла. Я подумал, совесть появилась. Мать её видел, та сказала, на работу она устроилась. Но теперь понимаю, что там у неё за «работа» такая.