Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко

Глебова Ирина Николаевна

– Зато теперь новая разработка прошла на «ура», – бросил Дмитрий, вспомнив, что об этом ему говорил Кожевников. – Скоро будут испытания на Подмосковном полигоне.

– Не сомневайтесь, этот танк ой как интересует гитлеровскую разведку. Вот вам и ответ, почему резидент может быть в нашем городе.

– Так, Андрей Фёдорович, может и убийство Краузе с этим связано? – предположил Зарудный.

– Тебе, Гриша, как и всей вашей группе, это и предстоит выяснить.

Глава 13

Викентий Павлович всегда жалел, что профессиональные знания его жены не приносили пользу и радость многим людям. А лишь небольшому избранному кругу – семье. Когда, много лет назад он, только начавший работать в полицейском управлении, встретил юную москвичку Людочку Бородину, знать не знал, что она – студентка высших женских историко-филологических

курсов, будущий искусствовед. Ему было двадцать пять лет, девушка смотрела на него отнюдь не с восхищением, а маленький племянник Митя сказал ей: «Мой дядя – полицейский сыщик. Он ловит бандитов и умеет стрелять!» Это произошло днём, а вечером сначала ему пришлось спасать москвичку, потом – ей его… Люся вышла за него замуж, окончила свои курсы, но так никогда и не раскрыла для большой аудитории свои таланты искусствоведа. Родила сына Сашеньку, стала матерью осиротевшему Мите, потом появилась Катюша. Да и его работа – следователь по особо опасным делам, – приносила ей много тревог, переживаний, требовала особой заботы, внимания…

А искусствоведом Людмила Илларионовна была не просто многознающим – от Бога. Никогда не ошибалась она в молодом неизвестном художнике или актёре, предсказывая им славу. Всё сбывалось.

По своей службе Викентий Павлович общался со многими известными людьми и в Харькове, и в стране, были среди них и коллекционеры художественных шедевров, и сами мастера. Людмила Илларионовна не раз вызывала у них восхищение и своими знаниями, и своей интуицией. Павел Иванович Христоненко даже сказал однажды:

– Вы, дорогая, своей проницательностью дадите фору вашему мужу. Правда, в другой области.

Павел Иванович собирал живописные полотна, старинные иконы, и не раз советовался «в этой области» с Людмилой Петрусенко. Теперь часть его коллекции принадлежала городскому художественному музею. Людмилу Илларионовну несколько лет назад попросили помочь классифицировать эти работы. Потом – и другие, а дальше – прочесть курс лекций работникам музея. Вот так, наконец, и оказались востребованы её знания, её дар знатока искусства. Она и сейчас не отказывалась от встреч со студентами – и юристами, и в Университете. Но ни разу не согласилась – а предложения были, – вести постоянные факультативы.

– Это уже преподавательская работа, – сказала. – Дело серьёзное. Поздно уже мне начинать.

И муж согласился с ней. Во-первых, привык за всю супружескую жизнь к тому, что жена неизменно дома, есть в этом большое преимущество. Но главное: годы и перенесённые события… Для него Люся – всё та же любимая, всё понимающая, самая прекрасная. Для других – пожилая, но очень интересная, умная женщина. Но он знал, как хрупок сосуд жизненных сил, особенно в их возрасте. Нет, хватит Людмиле и семейной аудитории.

Кинематограф и процессы в литературном мире почти не интересовали Людмилу Илларионовну. С юности и до сегодня она была предана живописи и театру. Театральная история Харькова с самого начала века строилась у неё на глазах. Она хорошо знала одного из тогдашних «столпов» театра Виктора Васильевича Жаткина.

Купец первой гильдии Виктор Васильевич Жаткин был фигурой известной в городе. Деятельный и толковый предприниматель, с размахом и фантазией. В 1909 году он построил и управлял первой в городе станцией электроосвещения. Искренне и беззаветно любил театр, сам был прекрасным антрепренёром. Оперетты давались в его собственном «Театре-Буфф» в саду Тиволи. При театре же была и летняя сцена. Жаткин дело вёл с размахом, и оно приносило ему немалый доход. Однако в саду Тиволи ему было тесно, к тому же Жаткин мечтал соединить театр с кафе-шантаном. Такой был в Санкт-Петербурге – «Летний Буф» в Измайловском саду, в Москве – «Новый Эрмитаж» Щукина и «Аквариум» француза Шарля Омона. Жаткин в Харькове сделал нечто подобное. Он купил в саду Бавария Малый театр, переоборудовал его, не жалея никаких денег. И театр, до сей поры мало популярный, преобразился. Рядом с ним появилось здание кафе-шантана со сценой, большим зрительным залом и рестораном, просторным вестибюлем и зимним садом. Для актёров оборудовали отдельные уборные-гримёрные – далеко не в каждом большом театре были подобные. В саду построили закрытую летнюю сцену и аттракционы. Почти сразу сад Бавария стал излюбленным местом гуляния горожан. Для удобного подхода к нему Жаткин проложил новую улицу до самой Харьковской набережной, осветил её электричеством от собственной электростанции. «Вилла Жаткина» – так теперь стал называться этот театр. Мало того, владелец провёл по новой улице одноколейную трамвайную линию до самого театра!

Теперь «Вилла Жаткина» была самым популярным местом в городе, здесь в саду постоянно проводились народные гуляния, разыгрывались лотереи, взлетали в небо фейерверки, и днём и вечером звучала музыка. А когда закрывались аттракционы, заканчивались спектакли и расходились зрители, – начиналась ночная жизнь сада Бавария. В кафе шли представления «фарс» и «кабаре», работали номера. Здесь Жаткин остался верным второй стороне своей натуры – он был делец. И дела его процветали. А потом наступают трудные времена, купец разоряется, городские власти театр закрывают. Жаткин строит рядом с Баварией два доходных дома, надеясь пережить кризис, но тут – война… Описан ресторан, продаётся имущество, опустел сад и аттракционы. Из последних сбережений Жаткин выкупает свой любимый Малый театр, начинает ставить в нём оперетты. Он ведь всегда сам был хорошим антрепренёром, а теперь всего себя посвящает театру. Но нет, ничего его уже не спасает: времена изменились, публика в театр не идёт. Жаткин продаёт свои доходные дома, но изо всех сил пытается сохранить свой театр. И всё же, где-то в году шестнадцатом, имя Виктора Васильевича Жаткина исчезает из списков городских жителей. Но вот летом 19-го года в Харькове устанавливается власть Добровольческой армии, и Жаткин возникает из небытия. Набирает труппу варьете, ставит спектакли в Городском саду. Говорит Людмиле Илларионовне, что мечтает выкупить Малый театр, вновь обустроить сад Баварию… Но Добровольцы оставляют город, он со своим «Театром-Буфф» уходит с ними, в их тылы. Варьете на колёсах осело сначала в Новочеркасске, потом в Екатеринодаре, потом, когда фронт туда приблизился, переехало в Новороссийск. Понимая, чем всё кончится для Добровольческой армии, Жаткин решил не эвакуироваться, вернуться в родной город. Вместе с ним из Новороссийска уехали племянник Митя и Леночка Берестова, ставшая его женой. Он тогда сказал Мите: «Говорят, у красных не в чести лёгкий жанр. Ну так будем ставить другие пьесы, там тоже могут быть и танцы, и песни. Поскромнее, конечно…» Но вместе они доехали только до Ростова, там Жаткин остался, след его затерялся. Был слух, что он заболел тифом, умер…

Сейчас Харьков тоже по-настоящему театральный город, и Людмила Илларионовна, как никто, знает всё о сценической жизни. Дружит с главным режиссёром театра русской драмы Александром Крамовым, считает, что классика там на высоком уровне. Не раз говорила мужу:

– Такая чудесная труппа. И Александра Воронович, и Виктор Хохряков, да все актёры!

А театр ставил пьесы Горького, Островского, Шекспира. На «Анну Каренину» Викентий Павлович ходил вместе с женой и не пожалел. Людмила Илларионовна говорила о том, что артисты подали прошение о присвоении театру имени Александра Пушкина.

– Все надеются, что это вскоре сбудется. Ведь украинская драма уже года четыре как называется «имени Тараса Шевченко».

Люся грустно вздыхала, и Викентий понимал почему. Судьба этого театра не была ей безразлична, ведь он являлся приемником театра Марка Кропивницкого и Квитки-Основьяненко. Когда-то, в свои молодые годы, они с удовольствием ходили на весёлые и лирические спектакли «Шельменко-денщик», «Сватанье на Гончаровке»… В начале двадцатых годов театр возродился под названием «Березиль».

– Красиво, – сказала тогда Людмила, – но смысл улавливается смутно. Так же, как символичны и смутно понятны их спектакли. Не знаю, может так и надо? Новое время – новые формы. Молодой режиссёр и артисты ищут свой путь… ну, и публику нужно привлечь.

Режиссёр «Березиля» Лесь Курбас в самом деле полностью отказался от приёмов старого украинского театра, где мягкий юмор, любовная сентиментальность и народный быт пребывали в гармонии. Спектакли Курбаса фонтанировали фейерверком гротеска, метафоры, напоминая то лубок с юмором откровенно плотским, то средневековый балаган, то венецианский карнавал… Это было мнение Людмилы после просмотра нескольких спектаклей: «Мина Мазайло», «Маклена Граса». Викентий Павлович ходил вместе с ней только на «Народный Малахий» и совершенно согласился с женой.

– Ты знаешь, сказал он, – мне жаль наших старых спектаклей. Там мы, зрители, отдыхали душой, смеялись до слёз, переживали искренне и уходили со смешанным чувством радости и печали, с уверенностью в том, что жизнь хороша. Разве не в этом задача театра? Впрочем, я зритель старой закалки. Может быть, молодым именно это нужно – ошеломить, выплеснуть эмоции, оглушить красочностью, музыкой, шумом? А? Ладно, давайте оценку вы, искусствоведы. Но актёры хороши, да, Люся? И Амвросий Бучма, и Наталья Ужвий, и Марьян Крушельницкий. Эх, им бы Шекспира играть…