Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко
Шрифт:
– Да, я посчитал. Всё совпадает. Карим подходил к своей деревне как раз в такое время, когда этот человек и должен был оказаться там.
– Шпион! – воскликнул Володя.
Он-то чаще всего прерывал отца. Елена вообще слушала молча, а Людмила Илларионовна спросила лишь: был ли Митенька у Коровинской виллы «Саламбо» и много ли там сейчас роз? Раньше, сказала она, там был прекрасный розарий, вьющиеся розы обвивали стены, и сам Константин Алексеевич очень любил рисовать розы. Володя же то спрашивал, какой парус был на баркасе, то видел ли отец пещеры на Адаларах, то…
– Прямо сразу и «шпион», – одёрнул мальчика
– Нет, Митя, – Викентий Павлович улыбнулся грустно, не соглашаясь. – Что же ты думаешь, их нет, этих шпионов? В Германии такая мощная разведка ещё со времён Первой мировой!
– Расскажи, дед! – схватил его за руку внук. – Ты всё знаешь, ты так интересно рассказываешь!
– Умеешь ты, Володька, попросить. Ладно, вот тебе небольшая история. Когда-то давно мы с твоей бабушкой отдыхали на знаменитом курорте Баден-Баден в Германии. В каком году это было, Люсенька?
– В десятом. И я тогда ещё была далеко не бабушка.
– Верно, Володя. Моя жена тогда была ещё молодой и очень красивой, твоему отцу исполнилось лишь шестнадцать лет, нашему Саше – десять, а Катюше – четыре, и она как раз поехала в Баден-Баден с нами.
– Я знаю, – воскликнул мальчик. – Вы там тогда встретились с лётчиком Сергеем Ермошиным, героем Испании. А ещё он вывез на своём самолёте от беляков раненого дядю Колю Кожевникова. Он был таким смелым! Его бы ни за что не сбили, но он сам… Спасал нашего советского лётчика…
– Верно, мой мальчик, Серёжа Ермошин всегда был хорошим человеком и отличным авиатором.
Викентий Павлович обнял плечи внука, помолчал несколько минут. Знаменитый ещё в начале века спортсмен, а потом один из первых русских авиаторов Сергей Ермошин не смог оставаться в своей Южной Африке, у Оранжевой реки, когда началась война в Испании. Она называлась гражданской, но все понимали: идёт битва с фашизмом – первый открытый бой. Ермошин, несмотря на свой возраст – 58 лет, – стал бойцом Интернациональных бригад, обучал испанских лётчиков, летал с советскими пилотами, восхищаясь умением молодых ребят из страны, которую давно покинул, но всегда любил. Год назад он погиб в неравном бою – двое против пятерых. На втором самолёте был советский лётчик. Ермошин увидел, как берут в кольцо самолёт товарища. Наверное, другого выхода у него не было: он пошёл, стреляя в упор, на главную машину противника, тараня её. Об этом подвиге писали газеты, вернув стране уже почти забытое славное имя…
– Тогда в Баден-Бадене Сергей и мне помог. Там обосновалась банда убийц и фальшивомонетчиков, вот их мы и раскрыли. Но даже не подозревали, что в этом курортном городке уже тогда существовало и другое опасное гнездо. Германская разведка имела там специальную школу по обучению шпионажу. Это теперь и я, и твой отец знаем об этом, даже с некоторыми подробностями.
– Расскажи, дед! Можно, папа? Ты же знаешь, я – могила!
– Ну и выражение, – Елена иронично покачала головой. – Конечно дедушка расскажет. Нам тоже интересно. И мы тоже… умеем хранить секретную информацию.
– Теперь особой секретности в этом нет, время прошло… Школа в Баден-Бадене была серьёзным заведением. Суровый режим, каждодневные лекции, доклады, экзамены. Курсанты должны были забыть свои имена – получали
– Она, верно, была сестрой милосердия? – спросила Людмила Илларионовна.
– Разве я тебе о ней не рассказывал? – удивился Петрусенко. – Моё упущение. Интересная личность, из самых талантливых в своей области. Происходила из старинной вестфальской семьи, владела всеми основными европейскими языками, училась в университете и в двадцать шесть лет стала доктором философии. А вот сестрой милосердия стать ей и в голову не приходило, даже когда началась война. Уж не знаю как, но она ощутила своё истинное призвание – стать разведчиком.
– Шпионом, – поправил Володя.
Викентий Павлович согласился, улыбнувшись:
– Конечно. Разведчик – это свой. Чужой – это шпион. Эта самая Элизабет сумела достучаться до подполковника Вальтера Николаи из военной разведки «Нахрихтендинст» сама предложила свои услуги. На год она бесследно исчезла, но зато потом сразу же материализовалась в Антверпене, став сама директором школы секретных агентов. Бельгия к тому времени уже была захвачена и считалась всего лишь одной из областей Германской империи. «Фрейлейн Доктор» ввела в школе суровый режим, жестокие наказания за малейшую провинность. Но и подготовка агентов велась серьёзно. Сама Элизабет преподавала коды, шифры, диверсии. Лично готовила учеников к тому, что убийство противника – не только необходимость, но и подвиг. Даже если это безоружные торговые суда, мирные посёлки. Торпедирование, взрывы, удушающий газ – всё оправдано. Да, об этой женщине ходили легенды, её называли «антверпенской блондинкой», «колдуньей с Шельди», встречали то в Англии, то во Франции, то в Соединённых Штатах…
– И что с ней стало дальше? Арестовали, судили?
– Когда Бельгию освободили, Леночка, Элизабет Шрагмюллер уже там не было. Как таинственно она появилась в разведке, так и исчезла. Возможно, и сейчас она готовит шпионов в гитлеровской Германии. Фашистская идеология явно ей по душе, а возраст – ей ведь ещё и пятидесяти нет.
Он повернулся к племяннику, сказал, возвращаясь к началу разговора:
– Не сомневаюсь, шпионов в нашей стране, причём именно немецких, хватает. И диверсии готовят, и вербуют, и убивают. Да ты вспомни себя в пятнадцатом году.
Да, Дмитрий помнил, как в тот военный год его раздражали расклеенные по всему городу плакаты: «Остерегайтесь!.. Помните, что противник всюду вас подслушивает». Как казалось всё это преувеличением. И как потом ему самому довелось разоблачит немецкого резидента и потерять дорогую для него девушку…
– А наши разведчики, разве их нет? – Володя ревниво посмотрел на отца, на деда.
– Есть конечно, – ответил Викентий Павлович. – И тоже наверняка хорошо работают. Но есть и такие, как Люшков.