Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко
Шрифт:
– Леночка, красавица! – расцеловал ей руки.
Обе женщины испытывали к Николаю особенное родственное чувство. Тогда, в Новороссийске, в памятном для них двадцатом году, Елена прятала и выхаживала раненого подпольщика Кожевникова, а Саша Петрусенко, сын Людмилы Илларионовны, вместе со своим двоюродным братом Митей Кандауровым, устроил ему побег. Саша… Он там и остался, в Новороссийске, навсегда.
– Мальчики, мыть руки, – приказала Людмила Илларионовна, – мы уже накрываем стол.
– А Викентий Павлович? – спросил Николай.
– Мы подождём
Ждать долго не пришлось. Почти сразу щёлкнул дверной замок, и весёлый голос позвал:
– Ну-ка, товарищ руководящий работник, покажись!
– Догадался, – кивнула Людмила Илларионовна.
– А он машину видел! – засмеялся Володя.
– Вот внук у меня, – Викентий Павлович вошёл в комнату, обнял Николая. – Аналитический ум! Ну что, как съездил? Всё получилось?
Они уселись на диван, пока женщины расставляли приборы. Николай с улыбкой смотрел на своего собеседника. Бог мой, сколько лет он знает Викентия Павловича, а тот вроде и не меняется! Слегка поредели и поседели волосы? Но они у него светлые, седина не бросается в глаза. Мягкая щёточка усов над губами, словно постоянно таящими усмешку, озорные серые глаза. Он выглядел моложе своих шестидесяти пяти лет – что значит быть молодым душой!..
– Дольше всего мы были в Швейцарии, да и понравилась мне эта страна особенно. Красивая, конечно: были мы в Лозанне на Женевском озере, в Альпах. Но красот, их везде много, а там такая страна, где людям жить хорошо. Да, капитализм, но какой-то… скромный, что ли. – Николай засмеялся, покрутил головой. – Что министр парламента, что клерк из банка – можно не различить, и одеваются одинаково, и на велосипедах ездят, и в одних кафе сидят. Люди сдержанные, но очень доброжелательные. Порядок кругом исключительный, нам бы поучиться. Да, Леночка? Ведь ты же была там?
– И мы с Людмилой Илларионовной бывали в Швейцарии во времена оны, – подхватил Викентий Павлович. – Не думаю, что за эти годы там многое изменилось. Эта страна стабильная во всём. Ну а дела, Николай, как шли?
– Туговато, Викентий Павлович. Не сильно-то стремится заграница к сотрудничеству с нами. Но, знаете, деньги всё же любит больше. Так что сумел я там, в Швейцарии, договориться через одну посредническую фирму и банк о покупке высокоточных станков из Американских Штатов для своего завода. И контракт заключил. Не только я – другие коллеги тоже. И для ХТЗ нашего, и для Челябинского тракторного, и уральцы – с тяжёлого машиностроительного и вагоностроительного договорились.
– Ну, молодцы ребята! – кивнул Петрусенко. – А что Германия?
– Расцвечена багряным и чёрным – флагами со свастикой, – мрачно покачал головой Кожевников. – Вы же знаете, я в Германии жил целый год, дружил со многими. Немцы люди добрые, приветливые, работящие. Правда, с тех пор почти десять лет прошло, но характер народа не меняется. И сейчас нас встречали как будто бы радушно, но…
– Насторожённо? – спросил Дмитрий.
– Верно. Словно каждое слово контролируют, каждую улыбку. И все, даже самые штатские – продавцы в магазинах, например, даже не знаю, как объяснить… Будто форму военную надели – такой взгляд особенный, фразы короткие…
– А пролетариат? – вклинился Володя. – Там же пролетариат есть! Дядя Коля?
– С этим пролетариатом я общался непосредственно. Разрешили лично мне и ещё двум нашим съездить на заводы Крупа. Я ведь именно там стажировался целый год. Вот мы в Рурскую область и съездили, в Эссен и Рейнхаузен. Там, Володя, целые комплексы промышленные: железные рудники, угольные шахты, металлургические заводы и транспорт. Официально только сельскохозяйственное и горное оборудование выпускают. Но мы-то знаем, да Митя? – что понемногу, малыми партиями, но и танки, и артиллерийские орудия делают.
– И подводные лодки… В Голландию отправляют, – кивнул Дмитрий.
– Вот-вот! Готовятся к войне. А рабочие на этих заводах, ну словно уже под ружьём стоят, честное слово! Деловые, спокойные, всем довольные. Я нашёл нескольких старых знакомых, с которыми дружил, которые активистами профсоюзными были. И что? Они смотрят, словно сквозь меня, говорят: «Мы делаем всё, что нужно фатерлянду и нашему фюреру!» И я чувствую – в самом деле думают так. Боюсь, Володька, нет в Германии уже пролетариата!
– Они притворяются! – уверенно, с напором сказал Володя. – Они все, наверно, подпольщики, вот и делают вид, чтоб гестапо не схватило. А сами, наверное, готовят восстание!
– Эх, парень… – Николай притянул к себе мальчишку. – Думаешь мне не хотелось бы в это верить? Но ты бы видел, как маршируют молодые ребята и поют своего «Хорста Весселя»! А знаешь, какие там слова: «Знамёна ввысь…», а потом – о том, что с ними в колоннах шагают убитые Ротфронтом друзья. Что думаешь, эти тысячи шагающих – все буржуи? Как бы не так. Рабочие парни. И партия их называется национал-социалистическая рабочая… Хотя, конечно, это приманка, но на неё поймалась, похоже, вся страна.
Кожевников уловил тревожный взгляд Елены, понял без слов:
– Да, Леночка, Германия готовится к войне. Всё, что там происходит – всё на это нацелено. Сейчас, похоже, собираются Судеты прибрать к рукам. Вся Германия пылает возмущением: правительство Бенеша, якобы, преследует судетских немцев, в тюрьмах их пытают, убивают…
– Сценарий апробированный, – кивнул Викентий Павлович. – Точно такая же подготовка была перед аншлюсом. – Значит, на очереди Чехословакия… И, поверьте мне, Гитлеру позволят это сделать, и Англия, и Франция. Думают, до них очередь не дойдёт!
Стол уже был накрыт, вся компания переместилась туда. Николай распаковал свёрток, который до того пристроил у дивана, поставил на стол бутылку необычной формы, с красивой этикеткой.
– Привёз из Швейцарии, но вино французское. Шато Латур называется.
Елена улыбнулась ностальгически:
– Давно такого не пробовала. Провинция Медок, апелласьон – вино высшей категории.
– Вот мы сейчас и выпьем это французское вино высшей категории за наших французских родственников и друзей.