Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко
Шрифт:
Быстро сбросив шапку и свитер, мальчик шагнул в комнату и, почти прижимаясь спиной к стене, противоположной той, где находился пришелец, заскользил к двери. Больше всего он боялся споткнуться, зашуметь, ведь двигался почти в темноте: света от щели в потолке было мало. Боялся не успеть – обернётся тот, с фонариком… Но успел. Дверь была приоткрыта, и он, ловкий, гибкий, протиснулся в щель.
Впереди вновь была галерея – Володя это понял, потому что глаза уже привыкли к темноте. Но чтоб быстро и бесшумно пройти вперёд, надо было включить фонарик. Он рискнул и почти бегом помчался до увиденного впереди поворота. Там облегчённо передохнул, осмотрелся. Здесь ход был поуже, сводчатый потолок ниже, а кирпич – даже на глаз заметно, – значительно старее. А ещё он заметил, что ход пошёл под уклон – на подъём. «Надо идти вперёд, на
Ему повезло – боковых ответвлений галерея не имела и дальше. Несколько раз поворачивала, то вправо, то влево, так, что Володя совсем потерял ориентацию. Но это его не волновало, главное – тот, за которым он следит, пройдёт именно этим путём. Иногда Володя останавливался, прислушивался. В какой-то момент услышал отдалённые шум, и ускорил свои шаги. Тот, кто шёл за ним, не осторожничал, видимо, не опасался ничего. А вот мальчик старался бежать бесшумно. «Должен быть выход, скоро уже. А если тоже заперт на ключ? Что буду делать?» В этот момент луч фонаря как раз и высветил дверь, на этот раз железную. Запертую… Но Володя не успел испугаться – сразу увидел, что дверь закрыта на засов. А на каменном выступе, рядом, лежал замок с торчащим из него большим ключом. Несколько секунд Володя стоял, переводя дыхание, понимая – надо открывать засов. Конечно, тот, кто идёт сзади, насторожится, но делать нечего, другого выхода нет – в прямом и переносном смысле. Посомневается, потревожится, да решит, что сам забыл закрыть. Никого ведь не встретил, ничего подозрительного не увидел…
Володя потянул железную полосу, боясь услышать скрип. Но тяжёлый на вид засов пошёл, как по маслу. И точно, он был смазан машинным маслом – мальчик почуял запах, да и ладони испачкались. Ясное дело: те, кто сюда ходят, тоже не хотят скрипа, смазали… Дверь тоже не скрипнула, когда он плотно прикрыл её за собой. С этой стороны на двери были приварены две железные скобы. «Вот для чего замок, – догадался мальчик. – Навешивают с этой стороны, закрывают на ключ. А ключ, небось, только у них». Он понимал, что человек в подземелье – не один, наверняка целая организация. Диверсанты…
Вперёд тоже уходил коридор, но короткий, и там, за поворотом, пробивался электрический свет. Побежав туда, Володя очутился в хозяйственном подвале – он это сразу понял. Висящая под потолком лампочка тускло освещала ряд закрытых на замки подвальчиков. Такие часто устраивали в нижних этажах домов, здесь жильцы хранили всякие старые вещи, инструменты, консервацию, запасы овощей… «Значит, это какой-то дом… Интересно, где же?»
Вход в общий подвал закрыт не был. Проскочив несколько каменных ступеней вверх, Володя выбежал из подъезда во двор. И даже присвистнул радостно: и двор, и этот дом были ему знакомы. Двухэтажный дом прямо на центральной улице, на Карла Либкнехта, но двор – внутренний, на улицу выход через арку. С одной стороны этого дома – училище для слепых, с другой – знаменитая «вилла Юзефовича». Ещё до революции этот настоящий дворец построили для богача, владельца газеты «Южный край» Юзефовича. Все в городе его знают – самый красивый дом в центре. По низу, полукругом – балконы с колоннами, вверху – балконы с вазонами, а сама вилла окружена каменной оградой с красивым кованым орнаментом сверху, с такими же коваными железными воротами. Но больше всего Володе и другим ребятам нравились белоснежные мраморные львы над воротами – по два с каждой стороны. Хорошо, что теперь этот дворец не для одного человека служит: в нём теперь размещается Общество старых большевиков…
Мальчик прикинул: получается, по подземному ходу он прошёл через сам парк и ещё два жилых квартала, примыкающих к парку. Ну конечно, это ведь старые дома, их строили ещё в прошлом веке, и катакомбы, наверное, тогда же проложили. Интересно, а те, кто в этом доме живут, знают, что из их подвала начинается подземелье? Кто-то наверняка знает…
Володя сразу подумал о том, что здесь, недалеко, его родная школа. Из этого двора точно есть ребята, кто тоже там учится. Это может пригодиться. А пока он уселся на лавку под кустом сирени, снял тёплые гетры, которые не успел сбросить раньше. Сам не спускал глаз с подъезда. Вот-вот должен появиться тот самый… Невысокий худощавый парень вышел во двор, цепко оглянулся. На мальчишку, царапающего прутиком по земле, не обратил внимания. А Володя весь напрягся: он узнал ловкую фигуру, пиджак, кепку. Точно, тот самый. Теперь он видел и лицо: узкий лоб, неопрятные волосы, губы в кривой ухмылке. О таких говорят «сявка».
Парень пошёл к арке, Володя, лениво встав, направился следом. На улице было многолюдно, всё-таки центр города, здесь и в будние дни народу хватает. Дед и родители всегда называли улицу по-старому – Сумская. Ясно, они так привыкли. Но с самого рождения Володи она была Карла Либкнехта, он по-другому её до сих пор не воспринимает. Хотя год назад ей вернули старое название, она вновь стала Сумской. Старшим хорошо – им перепривыкать не нужно…
Не спуская глаз со спины парня, но и не подходя близко, мальчик прошёл училище слепых, свернул в сторону улицы Тринклера. И здесь произошло неожиданное. По Тринклера ходили трамваи, один как раз дребезжал мимо, и «сявка» вдруг ловко, на ходу, прыгнул на подножку и покатил, держась за поручень. Володя мог бы побежать, догнать трамвай и тоже запрыгнуть на бампер второго вагона, но не стал этого делать. С трудом удержал себя. Ведь тот непременно бы заметил, мог бы узнать – видел же во дворе на скамейке. А если б узнал – догадался бы о слежке. Нет, такого допустить нельзя!
Нужно было поскорее возвращаться к себе домой, хорошо, что здесь не далеко. Ребята ждали, Мишка готовился сменить его в подземелье. Теперь в этом нет необходимости, свои дежурства они перенесут во двор дома у виллы Юзефовича. Вход и выход из подземного тайника с тротилом только оттуда, там и будут они ожидать тех, кто явится за ящиками.
Глава 5
У Елены как раз в середине дня было два часа свободных – «окно» между занятиями. Все ребята ушли на сольфеджио, следом у них будет хор. Только потом у неё продолжатся уроки с учениками, ещё с четырьмя.
Она преподавала игру на фортепиано. Поразительно, как много детей учится сейчас музыке, а, значит, многие родители этого хотят. Лет пять назад люди о таких вещах и не думали – жизнь была трудной, голодной. Но, надо признаться, не унылой, а полной надежд. Теперь эти надежды сбывались – работали заводы, шли занятия в институтах, открывались стадионы, театры. Вот и захотелось не только интеллигенции, но и тем, кто стоял у станков, чтобы их дети приобщались к культуре. К музыке… Её музыкальная школа, одна из самых первых в городе, была переполнена, открывались новые. Елена вела учеников всех возрастов – от первого до седьмого классов. Было много способных ребят. Ученики её любили, и она знала, что многие родители просят определить ребёнка именно к ней, Елене Романовне Кандауровой.
Когда-то, ещё совсем девочкой, в шестнадцать лет, она начала преподавать в Московском пансионе, который и сама заканчивала. Графиня Гагина, покровительница пансиона, говорила тогда Леночке откровенно: «Твои маленькие ученицы тебя обожают. Не каждому учителю удаётся внушить детям и такую искреннюю любовь, и такое беспрекословное послушание одновременно. Я слышала о твоём покойном батюшке, как о педагоге, много хорошего. Тебе по наследству достался его талант». Это она вспоминала Василия Николаевича Лобанова – человека большого ума и педагогического таланта, но простого, крестьянского происхождения. Как раз до шестнадцати лет Елена даже не подозревала, что он не родной, а приёмный отец, спасший её, новорождённую, от смерти… Давно всё это было, иногда Елене казалось, что и не с ней.
Она собралась сходить на время «окна» домой – здесь было не далеко, – но у самого входа столкнулась с Танечкой Рёсслер, своей лучшей подругой.
– Леночка, – воскликнула та, – ты свободна? Вот как я угадала! Пойдём со мной в ателье, я шью там костюм, как раз первая примерка. Ты посмотришь, хорошо ли, лучше тебя никто не скажет! Пойдём, а потом посидим в твоём любимом кафе, это ведь рядом.
Года полтора назад появились в городе первые ателье индивидуального пошива одежды, а в магазинах горторга – отличные, качественные ткани. Рядом с привычными ситцем, сатином, шерстянкой теперь был большой выбор: креп, фуляртин, коверкот, бостон, шевиот и разных расцветок тонкие – вольта, маркизет, батист, зефир, шёлк, крепдешин… Женщины на улицах города, особенно молодые, преобразились, как по-волшебству: платья, костюмы поражали не дороговизной, а элегантностью и разнообразием, вновь возникли надолго забытые сумочки, шляпки…