Между Явью и Навью
Шрифт:
Веягор сжал амулет двумя пальцами, рассмотрел внимательнее. Вспышка белого света погасла, серебро нагрелось и подрагивало.
– Одна тебе теперь дорога – в Киев, – сказал гридь. – Даст бог, защитишь землю Русскую…
«И Владыкой стану вместо проклятого татя Буреглава», – про себя добавил Веягор.
– Амулет непростой, – проронил монах. – Об опасности предупредит, магию почует и нечисть прогонит, если та на тебя полезет. На грудь повесь – будет тебе оберегом в пути.
Он выудил из рясы тонкой ковки серебряную цепь и протянул жрецу. Веягор приладил амулет,
– Вы ведь обратно в Киев возвращаетесь? – спросил он гридня. – Вместе пойдем.
– Мы свое дело сделали, – возразил гридь. – Я тут задержусь, товарищ мой в дружине у местного посадника служит, давно не видались.
У монаха Веягор и спрашивать не стал – какой от него толк?
Пока стелили на пол набитую соломой рогожу для глашатаев, Веягор вышел на крыльцо обдумать свое положение. В избе шумели, возились, устраивались. Кто-то последовал за Веягором в сени и вскоре встал рядом, маленького роста и с растрепанными вихрами.
– Возьмите меня с собой, – попросил старший купеческий сын. – Мне тут жизни никакой нет. Научите молиться, а я любое указание выполню.
Веягор посмотрел на него жалостливо. Поздно ему начинать обучение, сам жрец читать учился по молитвеннику и первую требу принес годков в пять от роду.
– Нет, – ответил он. – Дорога трудная, опасная. Не возьму, еще сгинешь, а мне отвечать.
Мальчик понурил голову, вновь сжал кулаки, но спрятал их за спину. Жаль его. Веягор прежде об учениках и не думал – сам учился не переставая. Но, как знать, может, и выйдет из мальчишки толк? Да и поклажу нести сможет, если понадобится.
– Ладно, – передумал Веягор. – Только отцу сам объяснишь. Как зовут тебя?
– Гаврила, – обрадовался мальчик.
– Иди спать, Гаврила. Завтра день длинный будет.
Мальчик ушел, а Веягор все вглядывался в темноту. Откуда ни возьмись вынырнул сыч в пестром оперении и уселся на перила перед жрецом. К лапе его красной лентой была привязана скрученная береста. Веягор освободил птичью ногу, развернул послание. Написано было коротко: «Не возвращайся – убьют», и знак его доброго товарища.
Вот, значит, как. Знал Буреглав, что кто-то из старых друзей да предостережет Веягора. Не стал ждать, отправил наемника – и наверняка не последнего.
Жрец тронул рог на груди, под ним теплился амулет. Что ж, прав, выходит, гридь. Одна ему теперь дорога – в Киев.
Следующим днем Веягор с Гаврилой отправились на причал. Пришлось, правда, почти все уплаченные купцом деньги ему же и вернуть: за недельный запас солонины и хлеба на двоих с мальчонкой. Купец, узнав, что старшего сына жрец взял в услужение, насупился, но дал ему серебряную фибулу и нож с резной рукоятью со словами:
– Раз великокняжескому избраннику мой отрок нужен, я спорить не стану, но ты уж передай его милости, откуда мальчик с тобой прибыл. А коли попадет он на княжеское услужение, отца пусть не забывает и денег присылает почаще.
Гаврила глянул на него исподлобья, но промолчал. Только ухмыльнулся хитро, и стало ясно, что ни гроша он отцу не вышлет.
Детинец
– Зачем нам птица? – спросил малец.
– Не она, а кровь ее. Увидишь, пойдем.
По сырой траве добрались до лесной опушки. Гаврила спустил с плеч тяжелую холщовую котомку, на спине у него темнело пятно пота.
– Садись. – Веягор опустился на колени, снял с шеи рог и положил перед собой. – Повторяй слово в слово.
Сперва жрец негромко читал молитву, раскачиваясь с закрытыми глазами. В ушах зазвенело от комариного писка, словно облако гнуса вырвалось из леса. Гаврила, сжав кулаки, старался поспевать за словами жреца, но то и дело сбивался. Затем Веягор достал куренка, отсек ножом ему голову и окропил рог. Поднялся ветер, и словно шепот понесся над лесом и посадом.
– Настроение у него доброе, – шепнул Веягор мальчонке. – Попросить можно.
Он выудил стрелу из тула и положил рядом с рогом. В ушах раздался хохот, голова закружилась, и Веягор ножом рассек себе ладонь. Алая кровь смешалась с куриной, ветер толкнул в грудь так, что Гаврила с непривычки опрокинулся навзничь, а Веягор удержался. Холодный пот тек у него по груди, но голоса в голове смолкли и ветер стих.
– Это… – прошептал Гаврила. – …ОН?
Веягор усмехнулся. Да, впечатляет, хоть малец и десятой доли сказанного не услышал, если вообще что-то донеслось до его ушей. Но не почувствовать Стрибога он не мог.
– А что со стрелой? – спросил Гаврила, опомнившись.
– Заговоренная она, – ответил Веягор. – Я кровь свою пролил, теперь она мне одному послушна. И если нацелюсь в сердце, то попадет точно, хоть попробует враг увернуться, хоть кольчуга на нем будет.
– А почему только одну заговорили?
Веягор указал ему на котомку, а сам повесил окропленный рог на шею и сунул стрелу с кровавым оперением в колчан на поясе.
– Любому прошению своя цена, – объяснил жрец, пока возвращались к дороге. – Стрибог ведь из дыхания Рода вышел, вот и требует дыхание жреца в уплату за помощь. И чем больше просишь, тем дороже платишь. Чтоб колчан заговорить, пожалуй, с жизнью расстаться придется или кого другого заставить на твоей крови заговор сделать, тогда ему и помирать.
Веягору вспомнились стрелы убитого буреглавского посланника. Сколько их, заговоренных, было? И уж точно не новый Владыка над ними колдовал – пустил кого-то из подданных в расход, а второго снабдил теми стрелами и отправил на убийство. И скольких еще пустит, пока не доберется до соперника?..
Остановить его надо, и как можно скорее.
На причале грузили ладью: катили бочки с медом, укладывали связки соболиных и лисьих шкурок. Рассаживались по лавкам гребцы. Гвалт стоял невообразимый. Веягор ступил на мостки и окрикнул капитана: