Между Западом и Югом
Шрифт:
О казни знали многие, как и о том, что Синод во главе с патриархом с дозволения государя начал активно взращивать в семинариях бойкую воинственную смену нынешнему дряхлому и продажному белому духовенству. Мало кому пришлась по душе эта затея, но те, кто поддержал ее, получили в руки поистине огромную власть, от них требовалось лишь одно – исполнить наказ государя и не вставать поперек дороги.
В последнее время рядом с Псковом почти перестали появляться одинокие всадники и незащищенные каравана. Больше года рядом с городом орудовала лютая разбойничья
Разброд среди людей с каждым годом становился все сильней, и даже Берлога вкупе с ЦСБ не могли приструнить работничков ножа и топора. В городах преступность хоть и пошла на убыль, но серьезного успеха все-таки видно не было. На окраинах выросло число шаек татей, ускользнувших от облав. Они пользовались тем, что царство, воюет не переставая больше дюжины лет и у царя нет свободных сил для зачисток лесов и всех злачных мест.
— Петро, ты кажись, говаривал, что царь нашего брата помиловать может?
— Говорил, сам на площади слышал, как сей указ зачитывали. Если хочешь чтоб грешки списали, то есть две дороги: на поселение в Крым или в сибирские казачьи полки.
На лесной поляне, в нескольких десятков километров от города разбойники обосновались с мужицкой неприхотливостью и основательностью: пара срубов, баня, четыре землянки под добро и припасы. Если глянуть, то можно подумать о том, что здесь поселились не душегубы и воры, а первопроходцы- сибиряки иль золотоискатели.
У маленького костерка, разведенного от углей его ночного собрата, сидели три татя.
Вид у них самый, что ни на есть разбойничий: залатанные кафтаны с чужого плеча, треуголки едва не затертые до дыр, из- под которых торчали сальные патлы, под рукой у каждого лежал клинок: плохонькие кавалерийские палаши, видимо ковавшиеся неумелым мастером, а то и вовсе подмастерьем.
Самому молодому из троицы было не больше тридцати лет, а самому старшему перевалило за полвека, о чем говорили его седые как лунь волосы и старческое морщинистое лицо. Еще одному татю было за сорок, его виски и глаза закрывали черные как вороново крыло волосы, не потерявшие до сих пор былой силы. Последний разбойник сидел, прислонившись спиной к дереву, в полудреме, слушая разговор товарищей в пол уха.
— Ну, за то чтобы еще пару годков на белом свете пожить можно и с дикарей шкурки собирать, а вот в Крым идти гиблое дело, там народ гнилой живет, сладу с крымчаками никакого не будет, — задумчиво сказал дед Ефим.
— Это почему же? — оживился черноволосый тать, приоткрыв глаза. — Царь полки оттуда не вывел, людишек свозит, да и татар много выпроводил оттуда, вроде бы даже на Урал переселить хотел.
— Тебе, почем об этом знать, Степка? С тобой кажись, царь планы не обсуждал, так что придумки оставь, не хватало только голову глупостями забивать, — осадил его дед Ефим. — Вот пару караванов разграбим и можно с добром на волю податься, чтоб было с чего начинать.
— Там в указе еще сказ один был, приписка небольшая, как глашатай сказал. Если кого на дороге за непотребным делом поймают
— Так, когда это будет, милок? — улыбнулся щербатым ртом Ефим, вдруг по его лицу пробежала тень нестерпимой муки, в глазах полыхнул животный страх, но тут же пропал. Старик начал медленно заваливаться вперед лицом.
— Ты чего это, дед? — склонился над Ефимом Петро.
Он попытался перевернуть старика, но пальцы наткнулись на что-то тонкое и длинное, торчащее из спины. Теплая водица оросила грязные пальцы тридцатилетнего мужика. Петро неверяще посмотрел на алую ладонь и собрался заорать во всю мощь луженой глотки, но почувствовал как нечто инородное, чуждое телу впилось под лопатку. Одновременно с этим в шею со смачным хрустом вошла вторая арбалетная стрела, пробив навылет шею, болт раскурочил горло и вырвал кусок шейного позвонка. Труп татя упал прямо в костер, Петро не чувствовал как языки пламени впиваются в лицо, сжигают немытые пряди, не почувствовал он как от жара лопнули сочные глазные яблоки.
Несколько секунд и уютный мирок разбойничьей шайки превратился в кровавую бойню.
Все двадцать татей, отдыхавших после очередного рейда, умерли за пару минут.
Большая часть лежали бездыханными телами на улице, еще пятеро валялись неряшливыми кулями за столом в срубах. Первыми же умерли двое дозорных, уютно пристроившихся в плохо укрытом дозорном секрете. Возможно, раньше наблюдение было много лучше, но сытая безопасная жизнь в лесу сыграла с разбойниками злую смертельную шутку.
Спустя полчаса на поляне появилась пара пустых телег с возничими в форме похожей на солдатскую, но серого, а не зеленого цвета. Безопасники. Однако и они отличались от обычных хранителей порядка странными эмблемами на плечах и кокардах. На шевронах замерли готовящиеся к прыжку волки: матерые и опасные убийцы.
В "свободное плаванье" вышел очередной отряд "волчат".
С каждым годом подобных групп становилось все больше, свежая струя выпусков добавляет и пополняет закрытую спецгруппу. С одной стороны то, чем занимаются безусые юнцы, вызывает отторжение и ненависть, но дело, порученное им важно для страны, для царя и для них самих. Их учили убивать, выслеживать врага днями и ночами.
Отбор кандидатов в группу "волчат" наставники начинали едва ли не с первых дней обучения первогодок. Порой специально доводили кандидатов до полного изнеможения и истощения, проверяя выдержку, выносливость и силу.
Командир нынешнего отряда – сержант Ярослав Климов внимательно следил за тем, как награбленное добро аккуратно складируется на телегах. Сейчас, когда задание выполнено, им следовало возвращаться на Базу – в Петровку. Волчата не следовали общему закону о сдаче вещей в казну за четвертую часть от стоимости. Собранное добро свозилось в корпус, а уже оттуда под чутким приглядом обученных смекалистых собратьев расходилось по городским базарам или оседало на собственных складах.