Междуглушь
Шрифт:
— Что-то не так? — спросил он.
Она приостановилась, выглянула в окно...
— Спасать детей не всегда легко, — сказала она. — Но ведь цель оправдывает средства, ты согласен?
— Да, иногда.
Он осторожно приблизился к ней.
Она по-прежнему смотрела в окно — весьма удобный способ не встречаться глазами с Милосом.
— Нам предстоит много работы, но прежде чем мы приступим к ней, ты должен кое о чём узнать, и я, со своей стороны, тоже.
Она вызывала его на откровенность.
— Хотя я терпеть не могу вмешиваться в дела живого мира, иногда без этого не обойтись. Неподалёку отсюда находится магазин электротоваров. Там продаются такие
Милос пригубил шампанского, чтобы скрыть своё волнение.
— Да, в живом мире иной раз такое случается...
— Бывает, — согласилась Мэри. — Но я думаю, что это был вовсе никакой не несчастный случай. И ещё мне кажется, что водитель в тот день был не совсем самим собой.
Милос пока держал своё мнение при себе.
— А... кто-нибудь потерял в этой катастрофе жизнь?
— Какое любопытное выражение. Как можно потерять жизнь, если точно знаешь, где она в результате оказывается? Да, двое детей покинули мир живых — если ты это имеешь в виду. В новостях любезно показали их фотографии, но я видела их лица раньше — когда Джил принесла обоих в инкубатор. Конечно, они спали, но я всё равно узнала их.
Наконец, она повернулась к нему.
— Ты знал, не так ли? Не лги мне, Милос.
— Мне очень, очень жаль...
Вот и всё, что он сумел выдавить из себя.
— Чего тебе жаль — что я обо всём узнала или что ты не рассказал мне, что амулет Джил — сплошная ложь?
Он уставился на шампанское в своём бокале, чувствуя, как все его надежды лопаются, будто пузырьки. Милос понятия не имел, чего ему теперь ожидать от Мэри. Что она с ним сделает? Прогонит взашей? Сбросит обоих — и его, и Джил — с того же причала, с какого отправился в своё путешествие Мопси? «Прямота и честность, — размышлял он, — вот что она ценит выше всего». Поэтому вместо того чтобы зря расходовать воздух, пытаясь обратить происшедшее в свою пользу, он честно и прямо поведал ей правду.
— Я боялся признаться тебе. Думал, что ты тогда обвинишь всех скинджекеров за то, что делает Джил. Опасался, что ты прогонишь нас. Что ты прогонишь меня. Но я не такой, как Джил!..
Однако вместо того, чтобы выкинуть его за дверь, Мэри деликатно коснулась своим бокалом его бокала и промолвила:
— Неужели ты и вправду считаешь меня настолько недальновидной, чтобы прогнать тебя, Милос?
Он предположил, что на этот вопрос ответа не требуется, поэтому ничего и не ответил. А она продолжала:
— Но это многое меняет... Поскольку у нас нет необходимости ждать, когда же произойдёт несчастье, я, пожалуй, повышу квоту Джил.
— Повысишь... квоту Джил?.. — У Милоса отнялся язык.
— Чем больше возможностей нам представится спасти невинных детей из лап живого мира, тем лучше, разве ты не согласен?
Слова Мэри вертелись и кувыркались у него в мозгу, и он знал — у них, как у монеты, две стороны — сторона ужаса и сторона чуда. На какую они упадут? Ещё он инстинктивно чувствовал, что его нынешний выбор определит всю его дальнейшую послежизнь. В его судьбе наступил решающий момент. Милос всю жизнь считал себя, по сути, хорошим, порядочным человеком. Да, надо признаться, он был склонен ставить собственные интересы превыше всего, но всё же при этом всегда поступал так, чтобы наряду со своими нуждами удовлетворять и нужды других.
— Милос, что с тобой? Ты меня слышишь?
Ужас или чудо? На какую сторону упадёт? Он всё ещё не был уверен, однако принудил себя улыбнуться и подступил к ней поближе.
— Ты не перестаёшь удивлять меня, — сказал он, и это была чистая правда.
— Я понимаю, что скинджекеры не могут заниматься своим ремеслом вечно, — проговорила Мэри. — И ведь Джил делает это гораздо дольше тебя...
— Джил здесь, в Междумире, уже больше двадцати лет, а я — только четыре. Полагаю, ей недолго осталось скинджекить.
Поведение Мэри изменилось — она словно старалась заглянуть ему в глаза, и Милос не отводил своего взгляда, всей душой желая, чтобы она увидела в нём всё, что искала.
— Я знаю, что ты не такой, как Джил, — сказала она. — Но может прийти время, когда я попрошу тебя делать то, что делает она...
Они стояли теперь очень близко друг к другу. Так близко, что их послесвечения смешивались.
— Если я попрошу тебя, Милос, ты сделаешь это ради меня?
Он ожидал этого вопроса, но никак не хотел поверить, что она всё-таки задала его. Больше нельзя было прятаться ни за бесстрастной миной, ни за нежными взглядами. Его поставили перед выбором. То, что Мэри называла «спасением невинных детей», в живом мире было бы названо совсем-совсем по-другому. В живом мире это назвали бы убийством. Пойдёт ли он на это ради Мэри? Его собственные слова вернулись к нему. Когда-то он сказал Алли: «Никогда и никому не бойся сказать «нет»», — но если он сейчас откажет Мэри, он потеряет всё. Он потеряет Мэри. Значит, такое решение совершенно исключалось; и когда он это понял, осознал, чего желает всей душой — его выбор стал кристально ясен.
— Ты сделаешь это, Милос? Ты сделаешь это, если я попрошу?
Он взял руку Мэри в свою, и его послесвечение окрасилось в цвет лаванды.
— Да, — ответил он. — Ради тебя я сделаю всё, что угодно.
Глава 31
На брегах вечности
Города Мемфиса давно уже нет на свете.
Этот великий город у великой реки, центр цивилизации, лежит сейчас в руинах, навечно погребённый всесильным временем под речными наносами. Само собой, здесь речь идёт о Мемфисе — столице Древнего Египта, когда это царство было на вершине своего могущества более 3 000 лет назад. Монументальные дворцы рассыпались, гордые каменные обелиски — чудеса Верхнего и Нижнего Нила, — рухнули, словно подрубленные деревья, и похоронены теперь под крестьянскими наделами...
По другую от Мемфиса сторону Нила, на западном берегу, был расположен некрополь — город мёртвых с могилами и гробницами. Похоже, все культуры и все нации питают трепетное уважение к мистической природе великих рек — к тому, как они отделяют жизнь от смерти, «здесь» от «там», известное от неизвестного.
Никто и никогда не называл Мемфис в штате Теннесси «центром цивилизации», хотя и у этого города случаются свои звёздные часы. Он тоже лежит на берегу великой пограничной реки. Мемфис — ворота на Запад. Правда, это относится к живому миру. В Междумире же это город безжалостного ветра, вставшего необъяснимым и непреодолимым барьером на пути на Запад. Кстати, небезынтересно заметить, что египетский Мемфис тоже был известен под прозванием «Инеб-Хедж», что означает «белая стена».