Междумир
Шрифт:
— Эх, как было бы здорово, если бы ты могла ощущать боль, — процедила Алли. — Чтобы у тебя вся физиономия горела от этой пощёчины!
С этими словами она повернулась, вошла в лифт и послала его вниз. Она и сама не знала, куда направится, знала только, что публично страшно оскорбила Мэри, Королеву Сопляков, и теперь обратной дороги нет.
Мэри долго смотрела в закрывшуюся за Алли дверь лифта. Алли, конечно, не догадывалась об этом, но Мэри и вправду ощутила, как страшно обожгла её пощёчина. Обожгла не лицо, но душу, а ведь эта боль сильнее любой физической боли. И всё же Мэри была права, поступая так, как поступила.
Она подставила другую
— Возвращайтесь к своим занятиям, — сказала Мэри собравшейся вокруг неё детворе. — Всё хорошо, всё в порядке.
Толпа начала рассасываться. Вскоре на пустынном этаже остались только Мэри и Вари.
— Почему ты позволила ей уйти? — спросил Вари. — Она должна быть наказана!
— Остаться в одиночестве в мире живых — достаточное наказание, — ответила Мэри.
Пусть Вари недоволен её реакцией — он будет вынужден смириться с ней. Они все смирятся. Интересно, думала Мэри, догадывается ли Алли, как тяжело ей далось решение принести Ника и Любистка в жертву ради спокойствия и счастья других детей? Проныра умел управлять силами, неподвластными Мэри. Когда троица Зелёнышей отправилась к Проныре, это само по себе было великой глупостью, но вдвойне глупо предпринимать попытку спасения. Глупо и бессмысленно. Ника больше нет. Она даже не успела как следует узнать его, и теперь не сможет сделать этого никогда. Она бессильна. На короткое мгновение скорбь чуть не взяла над нею верх. Мэри едва не пожалела о том, что сделала. Из груди рвалось рыдание, но она сумела подавить его — так же, как подавила слёзы. Ради всех её детей.
— Ты права, — согласился Вари. — Ты поступила правильно.
Она наклонилась к его кудрявой головке, но остановилась, опустилась на колени и поцеловала мальчика в щёку.
— Спасибо, Вари. Спасибо за то, что ты неизменно верен мне.
Вари просиял.
Лифт Алли ушёл вниз, тогда как их кабина вознеслась наверх. Скорбь Мэри была безмерна, но она найдёт способ справиться с нею. Поднятый Алли тарарам скоро уляжется, и снова счастливые дети будут играть в мяч и прыгать через скакалку — так, как оно и должно быть. И так оно и пребудет — день за днём, и ныне, и присно и во веки веков.
В своей книге «Всё, что говорит Мэри — чушь» Алли-Изгнанница пишет:
«Междумир полон загадок и тайн. Некоторые из них чудесны, другие — страшны. Но все они должны быть исследованы! Может быть, именно для этого мы оказались здесь — познать всё добро и зло Междумира. Я не знаю, почему мы не дошли до места нашего назначения, но одно мне известно совершенно точно: попасть в ловушку рутины, делать одно и то же, одно и тоже, и так без конца — это не достойно вечности. И любой, кто говорит иначе — неправ».
ГЛАВА 12
Первые шаги в сёрфинге
Изгой. Пария. Так чувствовала себя Алли, покидая королевство Мэри. Всё равно, как если бы её саму заколотили в бочке с рассолом. Совсем одна в чуждом мире. Мэри пусть сколько угодно притворяется, будто для неё живой мир не имеет значения, но для Алли он служил постоянным напоминанием о том, что теперь она может лишь наблюдать жизнь, но не принимать в неё участия.
Девочка провела много дней в раздумьях, строя планы по спасению друзей из лап Проныры, и всё это время она ходила, шагала, перебирала ногами — иначе было нельзя. Словно акула, которая вынуждена всегда
Первый шаг оказался самым трудным. На Двадцать первой улице она повернула налево, вместо привычного поворота направо, и тут же впала в панику. Ей страшно захотелось « переходить», как в шашках, и вернуться к прежнему маршруту, но она пересилила себя. Затем сделала ещё один шаг, и ещё... Вскоре паника поуспокоилась и сменилась просто ужасом, а последний перешёл в обычный страх; и не прошагала она и одного городского квартала, как страх сменился нормальной в сложившихся обстоятельствах опаской — это чувство знакомо каждому, кто сталкивался с чем-то неизвестным.
Осторожно, боясь снова сбиться на проторенные пути, она принудила себя идти туда, куда раньше избегала заглядывать. Нью-Йорк — город многолюдный, но и в нём можно найти места, где поспокойнее. Вот по таким местам Алли и носило в дни, когда она поддалась рутине — она бы не вынесла, если бы все эти толпы проходили сквозь неё, словно её здесь вовсе не было.
Но теперь она заставила себя отправиться туда, где шумело многолюдье. Пронизывая толпу в центре Манхэттена во время ланча, она открыла кое-что, о чём Мэри даже не заикалась ни в одном из своих многочисленных писаний.
Улицы буквально кишели народом — яблоку негде упасть, особенно в часы ланча, когда огромные толпы валили из всех этих небоскрёбов и, само собой, проносились сквозь Алли, словно она была пустым местом. Ощущение при этом возникало до ужаса неприятное — гораздо хуже, чем когда по ней прокатывалось что-то неодушевлённое, вроде автомобиля или автобуса. В людях чувствовалось нечто органическое, физиологичное. Когда через Алли проходил живой человек, она ощущала ток его крови, биение сердца, урчание кишок, всё ещё переваривающих завтрак. Словом, жуть.
Однако ещё более странной была внезапная дезориентация, напавшая на Алли, когда сквозь неё деловито шагала плотная группа бизнесменов. Мысли в голове девочки спутались, стали какими-то непонятными, как бывает перед тем, как засыпаешь.
— акции вот-вот упадут/мне так нужно это повышение/никто даже не заподозрит/ ах, да, Гаваи —
Дельцы прошагали дальше, и — всё, в ушах остался только оглушительный шум огромного города. Алли решила, что, наверно, она просто услышала обрывки их разговоров, и на том успокоилась. Но то же самое случилось опять — когда сквозь неё прошла большая группа туристов на пути к Бродвейским театрам.